"Был уверен, что меня отчислят через год": Карьера Джона Стоктона в историях

Все самое интересное из автобиографии легендарного разыгрывающего «Джаз».

Автор : Джон Стоктон

Оригинал

Первый контракт

«Меня выбрали на драфте, но оставалось еще одно маленькое препятствие – неприятное дело, связанное с подписанием моего контракта. Через агента Джима Уайта я узнал, что переговоры с «Джаз» зашли в тупик. Обычно игрок, выбранный в первом раунде, получает определенную сумму, зависящую от пика. В моем случае «Юта» повела себя иначе – они предложили мне двухлетнее соглашение и минимальную зарплату размером в 75 тысяч в год. Это было гораздо больше, чем я мог бы заработать вне баскетбола (если уж по правде, то я бы играл и бесплатно). И все же они сами выбрали меня в первом раунде, и нам казалось, что они должны придерживаться правил.

Из-за всех этих сложностей тренировочный лагерь «Джаз» начался в сентябре 1984-го без меня.

Что еще усугубило ситуацию, так это то, что тренер Лайден выступил на ESPN и сказал: «Его замена сейчас играет в лагере». Тренер придерживался жесткой позиции. Но и я, получив диплом по юриспруденции, не уступал, понимая, что их предложение слишком мало. Я отказался снижать требования. Правда же состояла в том, что я боялся до смерти, что лишусь единственного шанса поиграть в НБА. После тренировки в межсезонье я сказал: «Думаю, теперь мне придется ехать в Европу. Все кончено».

На следующее утро «Джаз» прогнулись. Они повысили предложение на грандиозные 5 тысяч. Я тут же согласился.

Я подписал гарантированный контракт, рассчитанный на два года, но при этом был абсолютно уверен, что все быстро закончится. Я не сомневался в своих способностях играть, но был убежден, что «Джаз» быстро осознают свою ошибку. Все остальное уже исходило из этой предпосылки.

По крайней мере, так я мог подкопить денег и начать самостоятельную жизнь – и это было главным, что я мог извлечь из этого опыта. Такой настрой мне идеально подходил. Я тренировался и играл, совершенно не думая о будущем. На мой взгляд, мне нечего было терять».

Первый сезон

«Когда я приехал в Солт-Лейк-Сити, нас сразу же отправили на медобследование, которое проводили врачи «Джаз». В основном там были стандартные процедуры: анализ крови, другие анализы – только с небольшими ухищрениями. Например, нас просили, находясь на глубине в воде, вставать на весы и резко выдыхать для того, чтобы установить то ли процент жира в теле, то ли чистую массу тела. После «крещения» – как эту процедуру называл Мо Форсит – нас повели на беговую дорожку и прилепили мониторы на наши только что выбритые груди. Персонал проверял уровень физической подготовки и состояние сердечнососудистой системы.

Как мне потом рассказали, я сразу же всех впечатлил тем, что спросил: «А какой рекорд зафиксирован на этой беговой дорожке?» Вообще не предполагалось, чтобы это было соревнование. Большинство парней бегали ровно столько, сколько было нужно для проверки. Некоторые работали чуть дольше, чтобы не показаться лентяями. Я смотрел на это иначе и хотел показать лучшие результаты и в обследовании на процент жира и в тесте на нагрузку. И плевать, старались остальные или нет.

В последующие годы мы с Карлом Мэлоуном соревновались, у кого будет наименьший процент жира. Это продолжалось до тех пор, пока медицинский штаб не решил, что мы дошли до состояния, которое небезопасно для организма. У нас обоих было между одним и тремя процентами.

Что касается беговой дорожки, то я побил тогда действующий рекорд и улучшал его на протяжении всех последующих сезонов. По крайней мере, если доктор Шилдс не тешил таким образом мое самолюбие.

Всю последующую неделю мы провели в гостинице «Хилтон», где жили все игроки, участвующие в лагере «Джаз». Как-то я столкнулся в сувенирной лавке с тренером Лайденом. Он дал мне совет, которому я следовал всю последующую карьеру: «Не меняйся. Не отращивай бороду (если бы я только мог), не покупай дорогие машины и украшения, не старайся быть кем-то другим». Я прислушался к нему и ничего в своей жизни не изменил за два десятилетия: ни прически, ни образа жизни, ни даже длины шорт. По крайней мере, меня можно было тренировать».

Бережливость

«Единственная хорошая вещь касательно перелетов состояла в том, что мне доплачивали за то, что во время поездок команды я сидел вместе с тренерским штабом. Согласно коллективному соглашению, игроки должны были летать первым классом: ноги игроков НБА не слишком приспособлены для полетов эконом-классом. Обычно тренер сгонял кого-то на дешевые места, но клубу потом компенсировали разницу в цене билетов. Обычно этим кем-то был я. Моим ногам прекрасно хватало места, и я был рад, что получал еще и денег за это.

Мне казалось, что мне нужен каждый цент, пока у меня не появится уверенность в завтрашнем дне. В наиболее красочном виде моя осторожная экономность проявилась в выборе жилья. Я раздобыл себе однокомнатную квартиру в Мидвэйле. 125 долларов – минимальная цена, которую я только мог найти за крошечную обшарпанную не обставленную квартирку рядом с тренировочной базой. Я приобрел самые необходимые вещи для жизни: кровать, кухонные принадлежности, которые включали кастрюлю и сковородку, несколько тарелок с приборами. Я заехал в местный супермаркет и по акции купил каши, молока и ингредиентов для холостяцкой версии маминой лазаньи. Я разделил обед на несколько частей и заморозил на будущее.

Затем я наладил связь с цивилизацией. Завел себе телефон – выбрал самый дешевый план, который включал 50 звонков по местной сети и никакого межгорода. Я не покупал телевизор до конца января и сделал это лишь для того, чтобы посмотреть супербоул. Жизнь в моих «апартаментах» напоминала пребывание в подвале – квартира располагалась между двумя домами, практически в самом низу.

Температура находилась примерно на одном уровне, так что я экономил на отоплении. Мне нравилось спать в холоде и надевать на себя теплые вещи, когда я вставал. Хотя мои условия и были довольно спартанскими, я не особенно переживал из-за этого. Когда пришла зима и Терл Бэйли услышал, как я хлюпаю носом, он пришел ко мне и заставил меня включить отопление! «Нужно тратить деньги, Сток. А не прятать их в носок».

Меня он так и не убедил».

Предложение

«В конце концов, я сделал предложение Наде. Изначально я запланировал торжественный ужин. По дороге в ресторан меня остановил патруль, который посчитал, что я слишком спешу, и выписал мне штраф за превышение скорости. После этого я был в такой ярости, что не стал ничего говорить.

Вторая попытка должна была состояться после домашней игры «Джаз». Но мы проиграли, так что настроение было не очень для предложения.

В итоге все произошло дома, когда мы сидели в тренировочных костюмах перед телевизором. Надя заболела и сидела вся закутанная, зрелище было не очень живописное. Я был одет не лучше, но для меня это нормально. Вытащил кольцо и сделал предложение. Она согласилась и остаток вечера провела, любуясь кольцом и обзванивая всех, с кем хотела поделиться новостью».

Через травмы

«На третий сезон я должен был выйти в старте против «Маверикс». Перед поездкой в Даллас наша команда отправилась на мероприятие в центре Солт-Лейка, посвященное борьбе против наркотиков. Такие вещи в «Джаз» были обязательными.

Время шло, и нужно было бросить пару монет в паркомат. Я побежал, чтобы заплатить, но поскользнулся на тротуаре и подвернул ногу. Так как обстоятельства были комичными, то про травму я никому не сказал и вышел против Дерека Харпера, как и полагалось. Я выглядел очень плохо. Дерек выставить любого в нелучшем свете и в его топовой форме, а здесь уж совсем было грустно. Мы однозначно проиграли, и я выбросил ноль из шести. Я практически представлял тренера Лэйдена в его кабинете. Он сидел на стуле с разочарованной улыбкой и выплевывал слова: «Он не готов и, возможно, никогда не будет готов». Мое игровое время увеличивалось, но возможность вернуться в старт мне дали только под конец сезона.

Доверие тренера ко мне вернулось во время серии плей-офф с «Голден Стэйт». Мы вели 2-0, когда Рики Грин вновь получил травму. До этого он делал со Слипи Флойдом все что хотел. Когда Рики сломался, Слипи проснулся и поймал кураж. В следующих трех матчах я не уходил с площадки и отыграл очень хорошо, но мы уступили три раза подряд. Я очень удивился, когда после поражения Фрэнк специально выделил меня, сказав: «Невероятная выносливость, потрясающее желание». Он был подавлен, но говорил искренне. Я не винил только себя за поражение, но думаю, что если бы Рики был здоров, мы бы с легкостью выиграли. В НБА разница между победой и поражением зачастую кроется в деталях. Иногда едва заметное изменение в уровне уверенности все решает. Каждое владение имеет значение, так как оно может поднять самооценку соперника или нанести ему психологическую травму. Как только игроки такого уровня чувствуют кровь, их сложно остановить».

…

Летом мы отправились на озеро в Аляске, где жили в маленьком домике с семью братьями Нади. Они все хорошо катались на лыжах и всегда были готовы преподнести родственнику урок.

Я не особенно жаловал водоемы и был шапочно знаком с водными лыжами. Истории же о чудесных способностях ее братьев превратились в легенды, и я хотел показать свои пока еще скрытые таланты в этой области. Для начала я легко поместился в гидрокостюм и уверенно застегнул его. Проблема заключалась в том, что я надел его задом наперед: молния находится на спине. Пока надо мной посмеивались, я реабилитировался – успешно стартовал с первой попытки. Правда, потерял одну лыжу.

Мы катались день и ночь. Многие не осознают, что солнце почти не заходит летом на Аляске. В три утра мы выходили на озеро так, словно это был день. В любом случае на солнце тяжело было спать.

Во время каждой попытки я пытался произвести впечатление на моих учителей. Бесстрашно шел в атаку – мощно подрезал и сильно дергал, как мне и советовали. Озеро сопротивлялось и мстило мне. Внезапно носок лыжи погрузился под воду, и я полетел через себя на всей скорости. Обычно когда кто-то падает и бьется о воду, катер возвращается – все улыбаются и шутят над потерпевшим. Но в этом случае скорость и сила падения были таковы, что все испугались.

«Все в порядке, Джон?»

Наглотавшись воды и пытаясь прийти в себя, я соврал: «Да». Но мое колено болело очень сильно. Даже в воде я чувствовал, что не могу нагружать ногу. Я быстро вернулся на берег и никому ничего не стал рассказывать.

Я сидел на причале и пытался оценить масштаб собственного идиотизма. Думал о том, что баскетбол теперь в опасности. На столе Фрэнка Лэйдена лежал не подписанный контракт, который позволил бы мне провести еще несколько лет в НБА, а я рисковал всем, катаясь на лыжах среди лесов Аляски. Так я провел полтора часа – мои молитвы сложно было разобрать среди саморазоблачительных оскорблений, которыми я себя обкладывал. Наконец, я решил оценить всю серьезность повреждения. С сомнением начал проверять ногу, осторожно ставя то одну, то другую стопу вперед и скользя по кедровым доскам. К моему удивлению, колено было в порядке. Дело ли тут в гидротерапии, или Господь услышал мои мольбы? Не знаю, но я точно использовал тогда одну из девяти жизней. Мне повезло.

Несмотря на этот момент, я полюбил водные лыжи. С благословения нашего доктора они стали моим постоянным летним методом для тренировок – я обнаружил, что они помогают держать мышцы в тонусе и укреплять силу кора. Шесть агрессивных поездок на лыжах в день были не хуже, чем самые жесткие выдумки нашего тренера по физподготовке. Часто после такого дня я не мог поднять стакан с водой, но это было здорово. Это такие ощущения, которые глубоко затрагивают тебя и помогают держаться тогда, когда жизнь кажется монотонной».

…

Тренировочный лагерь перед Олимпиадой-96 начался в июне. Процесс знакомства вышел не таким гладким, как это было в 92-м. Еще до того как выйти на площадку, я оказался в неприятном положении. Мы разминались в кругу и готовы уже были начать, когда я обнаружил, что мое колено заблокировано в согнутом положении. Я не мог распрямить ногу. Стараясь скрыть это от всех, я зашептал Карлу: «Быстро, дергай меня за ногу. Колено заблокировано!» По удивлению и легкому ужасу, отразившемуся у него на лице, я понял, что он не собирается брать на себя функции врача, даже когда речь идет о его боевом товарище. Мне пришлось позвать тренера по физподготовке.

Шепотом я попросил, чтобы он пропустил диагностическую часть и побыстрее помог мне. Несмотря на изумление, он закатал рукава и медленно распрямил мне ногу. Мы втроем с облегчением вздохнули, и тренировка продолжилась».

Джерри Слоун

Слоун совсем не похож на того вырвавшегося из клиники сумасшедшего, каким его изображает фольклор НБА. Это вдумчивый, хотя и очень жесткий провинциальный парень, который многое повидал. За грозным фасадом мужлана скрыты сила и мудрость – такого рода, которые воспитываются сложной и полной лишений жизнью. Он прошел школу тяжелых ударов и запомнил все уроки.

В детстве он пешком проходил 15 километров по дороге в школу. Он не видел в этом ничего ненормального. Это не просто байки старика – я сам видел эту дорогу. Дистанция отмерена точно, никаких возможностей срезать путь нет. Дома, в котором он вырос, больше нет. На этом месте все заросло. Но Джерри остался связан с той землей, на которой он вырос. Каждый год он уезжал в южный Иллинойс, чтобы на ферме подзарядить батареи.

У тренера острый взгляд, он редко что-либо пропускает. И не всегда говорит тебе об этом. Когда же говорит, вы съеживаетесь и думаете о том, что же еще он о вас знает. Обмануть его невозможно. Он различает любые небылицы, встречая их пронзительными взглядами и понимающими улыбками. Слушая, Джерри часто смотрит на свою руку или на стол, что-нибудь теребит и подбирает правильные слова, чтобы разбить в пух и прах ту чушь, которую ты ему втираешь.

Слоун устранил все, что могло вызывать проблемы. Мы все надевали одинаковую одежду на тренировки, не выходили на паркет с украшениями. Это гарантировало, что все одевались так, чтобы никто не привлекал к себе внимание. Он не верил в штрафы, даже тогда, когда угрожал мне после того, как я травмировался из-за плохого тейпирования. Джерри хотел обращаться с нами на равных, но ждал, что и мы в ответ будем вести себя как мужчины. Это значило не опаздывать и придерживаться всех командных правил без особенных напоминаний. Он ценил, когда коллектив контролировал себя как единое целое. Например, все следили друг за другом. «Не надо сидеть в автобусе и смеяться над тем, что ваш партнер опаздывает. Позвоните ему заранее, удостоверьтесь, что он будет вовремя».

Часто Слоуна не понимали болельщики и люди, работающие в НБА, так как он стоял за свои принципы. Я не всегда соглашался с Джерри, но никогда не сомневался в его искренности.

До того как команды начали летать чартерами, Джерри после выездных матчей всегда занимал позицию в баре гостиницы – у входа на виду. Уверен, что это выгодная точка обзора позволяла ему все контролировать. Когда я шел после ужина, он мне говорил: «По тебе можно часы сверять».

Марк Иаварони

«Что меня с самого начала привлекло в Марке – это то, что он знал, как побеждать. Он выигрывал чемпионат с Джулиусом Ирвингом и «Филадельфией» в 83-м. Меня особенно подкупало в нем желание жертвовать собой, принимать недооцененные роли и не требовать ничего взамен. Он делал то, что нужно для победы. Иногда это значило сфолить. Как-то в серии плей-офф с «Портлендом» он поставил два грандиозных заслона, которые изменили ход и психологический фон всей серии.

Все это можно было увидеть и на тренировках. Как-то Слоун разозлился на команду. Подразумевая Карла, Джерри спросил: «И что? Никто не может собраться и хорошенько защищаться против этого парня?»

Через две минуты Иаварони шел мимо него в раздевалку с разбитым носом, из которого хлестала кровь. Он остановился рядом со Слоуном и спросил: «Так достаточно хорошо, Джерри?»

Карл Мэлоун

«Марк хотел помочь Карлу побыстрее стать звездой. В процессе обучения он стал самым главным его поклонником. Карл умел играть жестко. Когда он в игре получал мяч, Марк кричал парню, который его держал: «Камера пыток!» – потому что как никто другой знал, насколько это болезненно защищаться против него.

…

Несмотря на физические достоинства, карьерный путь Карла получился довольно непростым. Его отец умер, когда он был еще маленьким. Его вырастила мать в скромном доме, расположенном рядом с их магазином и прудом. Вокруг не было другого жилья на многие мили. Карл очень гордился своим домом и наследством.

Карл очень походил на тренера Слоуна. Он всегда все замечал. Находчивый и остроумный он не уступал даже лучшим, и у него поразительная память. Он очень часто удивлял меня разными вещами, которые он замечал или о которых узнавал.

Щедрый до невозможного, он охотно делился своим состоянием с другими. Семья, друзья, совершенно незнакомые люди пользовались его готовностью помогать. Нуждающаяся душа, просящая у него «какую-нибудь мелочь», часто уходила от него с сотней, а то и двумя долларов.

Он также очень здорово разрешал сложные ситуации. Как-то в самолете к нему обратился какой-то дядька: «Эй, пацан!». Я видел, как его мгновенная злость быстро сошла на нет, как только он понял, что тот не хотел его обидеть. «И вам здрасьте, сэр!» – ответил Карл без малейшего намека на какое-либо негодование. Позже я его спросил об этом. И он мне объяснил, что любое едкий ответ лишь усугубил бы ситуацию. Он не хотел подтверждать стереотипы о чернокожих, игроках «Юты» или профессиональных спортсменах. Как всегда, меня поразила его трезвая оценка. Его сдержанность свидетельствовала о такте и мудрости. Любое критическое замечание произвело бы негативное впечатление на всех, кто был в самолете – Карл это понимал.

Как-то я видел, как его тестировали в более забавном ключе в аэропорту Солт-Лейка. Мы ждали наш багаж возле ленты, и какая-то дама приняла Карла за носильщика и попросила помочь ей. Без какой-либо суеты и сомнений Карл сказал: «Конечно, мадам». Взял ее сумки и помог ей отнести их в ее машину. Все это – на виду у стоящих за стеклом болельщиков «Юты», которые не верили своим глазам. Карл положил вещи в багажник, отказался от чаевых и пожелал ей хорошего дня. Он сам получил большое удовольствие от столь необычной ситуации».

Барселона-92

Летом 91-го мы приехали домой в Спокэйн, чтобы насладиться летом. Чтобы поддерживать себя в форме, я занимался с весами в стиле «Рокки», без какого-либо специального оборудования, и бросал по кольцу, висящему на парковке рядом с елями.

Одним ничем не примечательным утром раздался звонок. Как обычно, никто не выразил никакого желания брать трубку. Звонящий проявил удивительное терпение, и в итоге я сам подошел к телефону.

«Джон, это Род Торн из НБА».

Я подумал: «В этом не может быть ничего хорошего». Обычно Род звонил, чтобы обсудить ситуации на площадке, за которые игроков штрафовали. Я разговаривал с ним один раз за несколько лет до этого, когда пытался оспорить мой первый технический. Я ему сказал: «Да, я обматерил арбитра, но я использовал мат в качестве наречия!» Он тогда рассмеялся и отменил наказание.

На этот раз у него были хорошие новости:

«Поздравляю. Тебя выбрали для участия в Олимпиаде в составе сборной США. Тебе это было бы интересно?»

…

Сезон-91/92 начался с совершенно другим настроением. Выбор в сборную обозначил меня как игрока высокого уровня, но при этом сделал меня целью для других. Я чувствовал, что некоторые старались доказать, что мне не место в той команде. Безотносительно того, чудилось мне это или нет, я пытался доказать обратное. Самыми заметными в итоге оказались моменты с участием Айзейи Томаса.

Айзейя поднял для меня планку в национальном турнире в мои школьные годы. Его выступление тогда стало тем идеалом, на который я ориентировался. Его игра в колледже и в НБА – ориентир для многих игроков, больших и маленьких. Согласно сообщениям, он был обижен на то, что его не включили в олимпийскую команду. Айзейя – великий игрок, чемпион на каждом уровне, на каком только выступал. У него было все, чтобы оказаться в сборной, но я на это никак не мог повлиять. Так как я был маленьким разыгрывающим, то естественным образом сразу же начали противопоставлять его и меня.

Такая логика привела к тому, что игры с «Детройтом» в том году получились интересными. Даже в обычной ситуации это были настоящие сражения, но на этот раз уровень жесткости оказался еще выше. В обоих матчах казалось, что с самого начала у игры личный подтекст. Во дворце Оберн-Хиллс я чувствовал, что Айзейя пытается набрать 100 очков. Он удовлетворился тем, что набрал сорок и обеспечил победу «Пистонс».

Для меня самым сложным было не ввязаться в схватку один на один. Я понимал, что не могу выиграть, если я постараюсь набрать больше, чем он. Нам нужно придерживаться плана, если мы хотим, чтобы у нас остался шанс на их площадке. В конце концов, нам не хватило немного. Я играл неплохо и особенно был доволен тем, что я воздержался от выяснения отношений один на один. Еще я гордился тем, как в данных обстоятельствах вели себя мои партнеры. Они знали, что происходит, но не теряли концентрации.

Ответный матч в Солт-Лейке я ждал с нетерпением и страхом. Мне нравился вызов, но я ненавидел дополнительное внимание. Когда игра началась, Айзейя действовал в том же ключе, что и в Оберн-Хиллс. Но на этот раз мы уверенно справлялись с «Пистонс». К сожалению, возникла неприглядная ситуация. Айзейя пошел под щит, и Карл грамотно вышел на подстраховку. Айзейя по ходу ведения перевел мяч, чтобы создать пространство для броска. Перевод в воздухе – это обычный прием для великих игроков, и Карл отреагировал на него, пытаясь заблокировать бросок. В воздухе рука Карла соприкоснулась со лбом Айзейи, в результате чего разбила ему голову. Вся шумиха, все напряжение последних месяцев тотчас же выплеснулись наружу. К сожалению, Дэрелл Уокер вскочил со скамейки «Детройта» и ударил Карла в спину, после чего на площадке образовалась потасовка. Не самое красивое зрелище.

Ни один игрок «Пистонс» не верил, что фол Карла – это просто случайность. Сам по себе фол был не таким уж страшным. Жесткая игра под щитом вполне объяснима. Как-то меня снесли в воздухе, а арбитр не только не дал свисток, а еще и сказал мне: «Ты не должен туда идти!». В данном случае я совершенно точно не вижу злого умысла, контакт – это часть игры. Момент мог бы завершиться забитым мячом или блоком. Лига посмотрела все в записи и не согласилась с этим. Я вполне допускаю, что решение было принято для того, чтобы снять возмущение. В общем, Карла дисквалифицировали на один матч.

Образ «плохих парней» имел под собой определенные основания. Они часто ставили себя в противоречивые ситуации. Я об этом знаю не понаслышке, так как не раз мне зашивали голову после столкновения с руками их «больших». Как-то я бежал в защиту, и тут локоть «нашел» мою бровь (Никаких дисквалификаций не последовало, если вам интересно). Это все часть игры – никаких обид, только забавные истории.

И все же, когда все это улеглось, случилось нечто крутое. Айзейя нашел номер моего отца и позвонил ему. Он извинился за комментарии из его лагеря и сказал, что очень уважает меня. Азйейя объяснил, что считал, что заслужил место в сборной вместе со мной, а не вместо меня. Отец мне пересказал этот разговор годы спустя. Это был удивительный жест со стороны Айзейи. Он совершенно точно не обязан был никому звонить.

…

Когда мы были во Франции, то отправились в удивительное путешествие в древнюю горную деревушку под названием Эз. С нами поехали президент Федерации баскетбола СШ Дэйв Гэвитт, его жена Джули, его помощник Том МакГрат и его жена – тоже Джули.

Тогда я узнал, что эксперимент с Дрим-тим практически провалился, и я был одной из тех причин, по которой он состоялся. Я совершенно точно знал, что в той команде я был малозаметным персонажем, так что подобная новость застала меня врасплох. Как выяснилось, работа с такими заметными спортсменами привела к невероятным сложностям за кулисами. Как только были определены профессионалы, за ними подтянулись рекламодатели со всего мира. Для федерации это стало большим подспорьем, ведь корпорации помогали финансировать их программы. Но негативный момент состоял в том, что контрактные обязательства пересекались, особенно в том, что касалось одежды и обуви. Nike, Converse, Adidas и LA Gear, естественно, хотели, чтобы их игроки демонстрировали их бренды. Переговоры практически зашли в тупик.

Тем летом я услышал, что игроки Nike планируют отказаться от участия в Олимпиаде. Для меня это было совершенно неприемлемо. Олимпиада – это слишком грандиозно, чтобы ей можно было пожертвовать из-за какой-то стычки. Немного опережая события, я сразу же позвонил моему представителю в Nike и попросил «освободить меня от контракта, так как я не откажусь от Олимпиады». Он объяснил мне, что это не потребуется. Затем я позвонил Дэйву Гэвитту, которого я еще тогда не знал, пересказал ему переговоры с Nike и подтвердил, что я буду играть. Я дал понять, что ничто не заставит меня от этого отказаться.

В Эзе Дэйв и Том рассказали мне, что мой звонок пришелся очень кстати и позволил сохранить концепцию Дрим-тим. В тот момент они как раз говорили о том, что нужно распустить команду и вновь отправить сборную студентов. Моя готовность играть без всяких условий дала им импульс, который был необходим.

...

…

По мере того как состояние ноги улучшалось, я все более уверенно чувствовал себя на площадке. Немного хромая, я наслаждался каждым моментом на площадке. В финальном матче с Хорватией на последних секундах мяч оказался в моих руках. Я ничего не планировал, но в тот момент подумал о том, что история находится в моих руках, и я не хотел с ней расставаться. Я держал мяч и ждал, когда время истечет, и тут наши соперники начали что-то кричать мне. Я решил, что они собираются сфолить на мне, чтобы забрать мяч себе. С удивлением я разобрал их ужасный английский и понял, что они кричат «Не бросай! Не бросай!». Они старались сохранить разницу в счете, чтобы одержать моральную победу – проиграть Дрим-тим с наименьшей разницей. Я так и сделал и сохранил мяч после того, как прозвучала сирена».

…

Мне нравилось играть в баскетбол, и положительные моменты превосходили все мои ожидания. Лишь известность постоянно выбивала меня из зоны комфорта.

Сейчас эта проблема меня почти не беспокоит и проявляется лишь иногда, в такие моменты, как, например, тогда, когда меня вводили в Зал славы. Такие невероятные почести держат меня в напряжении и напоминают о том, что не надо терять головы, и о том, как я ценю будничность, когда она возвращается ко мне.

Во время церемонии моего введения случился забавный момент, который подтвердил, что нужно не витать в облаках, а то падение будет слишком болезненным. Когда я вошел с симфонический зал и пошел по красной дорожке, какой-то человек начал кричать и все никак не останавливался: «Даааа, ты величайший…!» Я смутился и продолжал идти вперед с улыбкой. Когда я приблизился к кучке болельщиков, этот поклонник стал кричать еще громче. Я весь внутренне собрался – мы едва не столкнулись с ним. Он продолжал выкрикивать похвалы и закончил криком: «Дааа, Биг Бэйби!»

Тут-то все и прояснилось – за мной шел Глен Дэвис, молодая звезда «Бостона» на тот момент.

Я понял, что тот воодушевленный мужчина понятия не имел, кто я такой. Смирение всегда рядом и всегда готово отвесить вам оплеуху».

Преданность «Юте»

«В НБА я многое узнал о субъективной стоимости и эмоциональной привязанности. Как бродячий кот, которого прикармливают у черного входа, я привязался к клубу. Для меня не было ничего хуже, чем необходимость вливаться в новую команду. Я любил партнеров и тренеров. Солт-Лейк стал вторым домом. Им пришлось бы сорвать с меня майку, чтобы избавиться от меня.

Полагаю, что клуб знал об этом. Мой агент Джим Уайт постоянно получил заниженные предложения с минимальными гарантиями. Во время обсуждения нового контракта я почувствовал, что меня используют, главным образом это было вызвано моими эмоциями. Мне казалось, что «Джаз» не воспринимают ни меня, ни Джима серьезно, так что решил расстаться с хорошим человеком, который заботился обо мне тогда, когда мы работали вместе.

Я нанял Дэвида Фалка, чтобы он вел переговоры по моему новому соглашению. Он был самым известным человеком в этом бизнесе и исключительно делал свою работу. Его творческий подход, понимание финансовых правил НБА, его упрямство – заставляли генеральных менеджеров по всей лиге понервничать. Дэвид находил новые варианты для атаки и открывал старые раны, чтобы добиться максимума для своих клиентов. Я – доказательство его силы. В тот же день, когда я уведомил «Джаз» о выборе в пользу Фалка, все годы контракта сразу же стали гарантированными. Естественно, я был доволен выбором. Но затем переговоры зашли в тупик, и я погрузился в сомнения.

В прессе начали появляться сообщения, которые якобы шли от меня или от моего лагеря – но они не отражали мои настроения. Переговоры не двигались, и я начал узнавать о своих требованиях и с удивлением узнал, что могу сменить команду. Так как подобное точно не входило в мои планы, я понял, что здесь в ходы пошли переговорщицкие инструменты. Это было разумно, и я понимал логику такой тактики, но я чувствовал дискомфорт от того, что угрожаю возможным уходом. Если по правде, я не видел себя в другом месте.

Приближался Матч всех звезд, и я мне становилось все больше не по себе из-за того, что в переговорах не было никаких улучшений. Мы не продвинулись ни на шаг. Середина февраля – отличное время, чтобы подзарядить батареи и подготовиться к плей-офф. Также мне показалось, что это отличное время, чтобы довести до ума переговоры. Я хотел, чтобы все заботы из-за контракта закончились. Самая главная проблема заключалась в том, что мне не нравилось, что кто-то говорит от моего имени. Я уважаю людей, которые говорят то, что думают, и думают то, что говорят, и мне хотелось считать себя одним из них.

Я решил позвонить Лэрри Миллеру. Мое знакомство с ним ограничивалось общением на предматчевых разминках, где он донимал всех своей жесткой защитой.

«Мы можем встретиться?»

Он согласился, и мы встретились в его салоне Chevrolet. Некоторое время мы просто болтали. Затем я спросил: «Почему мы не можем договориться?»

Он не стал никого винить и просто объяснил свою позицию. Затем протянул мне лист бумаги и сказал: «Напиши, сколько, по-твоему, ты стоишь, а я напишу, сколько, я думаю, ты стоишь». Немного подумав, мы обменялись листками. На обоих значились одинаковые цифры. Переговоры о контракте завершились успехом.

Получил бы я больше денег и бонусов, если бы продолжал работать с Фалком? Думаю, что да, но появлялся реальный шанс, что я мог покинуть «Джаз» или, как минимум, испортил бы отношения в клубе. Для меня в таком случае минусы перевесили бы плюсы. Контракт казался честным. Хотя это и не был максимум, на который мог бы претендовать. Но это никогда не являлось моей целью.

Подписание соглашения стало началом прекрасных отношений с Лэрри Миллером, личных и профессиональных, которые я так ценил последующие годы. Все переговоры потом проходили похожим образом, взаимное доверие было здесь ключевым элементом. На самом деле, один раз мы даже не обсуждали деньги. Я ему сказал: «Платите мне столько, сколько считаете справедливым, и я все подпишу». Все было просто. Как позже признался сам Лэрри, подобные слова очень сильно усложнили ему жизнь.

Подписание последнего контракта отличалось от всего, что было раньше. Лэрри предложил мне соглашение, которое бы сделало меня самым высокооплачиваемым разыгрывающим лиги. Он гордился этим. Я был благодарен, но сомневался в том, что я оправдаю его надежды. Мой вариант был гораздо ниже. Мне кажется, что оба мы в тот момент продемонстрировали то, насколько ценили друг друга. Забавно, насколько честными могут быть переговоры, когда взаимное доверие определяет отношения.

Перед тем как мы подписали самый странный контракт в истории, я попросил включить еще один бонус. Стандартные соглашения обычно содержат пункты, ограничивающие спортивные активности игроков за пределами площадки. Это все имеет смысл, учитывая то, как много клуб вкладывает в них. Обычно прописывают запрет на такие виды спорта, как скайдайвинг, рафтинг, скалолазание и тому подобное. Иногда это простирается на летний баскетбол, софтбол или водные лыжи. У меня было шесть взрослых детей, и меня не радовала мысль о том, что мой контракт будет разорван, если я буду играть с ними, кататься на горном велосипеде и получу травму в процессе. Когда я сказал об этом Лэрри, он рассмеялся и ответил: «Что ж, сам включи дополнительные пункты». Я взял ручку и придумал абзац, который попытался сделать максимально близким по форме к юридическим документам: «Учитывая все пункты, приведенные во второй части… спортсмен может принимать участие в любых спортивных развлечениях с детьми, включая бейсбол, баскетбол и тому подобное». Лэрри согласился и прямо в таком виде отправил его в офис лиги. Там форму тоже приняли».

Адам Киф

«Адам – один из моих близких друзей в той команде. При этом он обладал несколькими забавно противоречащими друг другу чертами, которые постоянно оставляли меня в недоумении.

Странным образом он знал ответ на каждый вопрос кроссворда, но не мог довести до конца ни один из них. Принадлежность к поколению программной проверки правописания приводила к тому, что он записывал ответы таким образом, что потом они не складывались воедино.

Это был кряжистый работяга с ослепительно белыми ногами, которые удивительным образом выносили его вверх. Адам много чем помогал той «Юте». Когда он был на скамейке, это заключалось в его проницательных комментариях и бесконечном энтузиазме. На площадке он бегал как олень, не боялся черновой работы и привносил юмористический элемент.

Как-то раз в одном матче я в основном шел под щит. Не то чтобы меня туда охотно пускали – все это происходило в трафике под жестким давлением. Я умудрялся выкладывать мяч Адаму под кольцом в то время, как меня хватали, цепляли, лупили и сбивали с ног. В одном из тайм-аутов он невозмутимо отвел меня в сторону и вежливо поделился со мной умным советом. Он показал на уровень груди и сказал: «Мне нравится, когда пасы идут сюда. Ты не мог бы их немного скорректировать, это было бы неплохо». Он сказал свое, и я повелся.

Я подумал: «Ты все это серьезно?». И жестко ответил ему: «Мне вообще везет, что эти передачи до тебя доходят». Он так и не улыбнулся и побежал на площадку. Карл слышал весь этот диалог и заливался в голос».

Джефф Хорнасек

«Приход Хорни стал шагом вперед для клуба. Мне очень не нравилось играть против него. Он был одним из тех угловатых парней, которых невозможно сбить с курса. Он убивал нас, когда играл за «Санс». Теперь все поменялось – после его прихода мы выиграли десять матчей подряд. Мы начали побеждать на выезде, нам никогда это не удавалось.

Хорнасек был феноменальным снайпером и забивал как открытые броски, так и под давлением. Но что важнее, он был разносторонним игроком. Его броски дополнялись игрой в защите. Каким-то образом он умудрялся эффективно противостоять и большим, мощным защитникам и «аэропланам». Его невероятно быстрые руки ставили в ступор лучших атакующих игроков лиги. Мозг Хорни никогда не дремал. Как художник с карандашом, он рисовал комбинации и в уме подсчитывал процент попадания у каждого игрока в составе. Джефф знал, как играет каждый. Это очень помогало во время игр. Он выдавал точные статистические данные и говорил: «Пусть этот бросает, у него сегодня 1 из 9» или «Отдай Антуану. Он попал шесть из шести».

Он умудрялся в каждом матче выглядеть звездой, хотя с трудом ходил. Он пришел в «Юту» с проблемным коленом и постоянно хромал, хотя оставался на том же уровне. Как-то мы играли с «Голден Стэйт», и хромоногий Хорни поймал кураж и настрелял 20 очков в первой четверти. Против него защищался молодой парень по имени Лэтрелл Сприуэлл. Начиналась вторая четверть, и Джефф с трудом притащил свою измученную ногу, чтобы выбросить мяч из-за боковой. Если бы только камера поймала выражение лица Сприуэлла, когда он смотрел на это зрелище. Недоумение, уныние, поражение – все эти слова не описывают тех чувств, которые тогда отразились на нем: «Как кто-то, кто ходит таким образом, может за четверть набрать 20 очков?»

Завершение карьеры

«Технологии двадцать первого века затронули и поколение ветеранов. Помню, как-то во время тренировочного лагеря Джефф и Адам постучались ко мне в дверь, чтобы позвать меня на обед. Я открыл, и оказалось, что мы трое одновременно говорим по мобильным телефонам. Мы все тогда ощутили разочарование – мы все стали жертвами сил прогресса. Мы выключили телефоны и пошли на обед. За едой я размышлял о том, как стал частью нового тысячелетия.

Я не осознавал культурные изменения по мере того, как они происходили, и лишь затем почувствовал их огромное влияние. Такие вещи, как командные поездки на автобусе, изменились. За несколько лет до этого, когда мы выдавали сезоны с 60 и больше побед, в автобусе царили тихое напряжение, если мы ехали на игру, и безудержное веселье, если мы побеждали. Необидные шутки и трэшток время от времени разряжались взрывами хохота или гулом спокойного разговора. Когда новое поколение игроков заняло места в автобусе и шкафчики в раздевалке, появилось ощущение культурного разрыва.

Это различие было усилено с помощью одной из лучших вещей, пришедших в лигу – чартерных рейсов. Простор дал возможность игрокам сидеть в одиночестве. И хотя «пассажиры могут свободно передвигаться по салону», как говорят стюардессы, многие предпочитают уединиться в компании электронных девайсов. Карл обычно стучал по наушникам и говорил: «Не надо выключать своих партнеров. Я знаю, что означают твои наушники. Они означают, что ты не хочешь с нами разговаривать!» Это довольно забавный подход к проблеме.

Хотя чартеры улучшали жизнь игроков, как на это ни посмотри, но что-то терялось. Моих лучших друзей в лиге я приобрел во время путешествий в тесноте коммерческих рейсов прошлого. Тогда мы никуда не могли деться друг от друга. Я скучал по атмосфере тех дней, хотя и не готов был расстаться с комфортом новой эры.

В результате всех этих нововведений получалось так, что по ходу моего последнего сезона я чаще ел в одиночестве, чем за все 18 лет до этого. Баскетбол продолжал радовать, но еда в одиночестве и сидение перед телевизором в номере раздражали и лишь усиливали ощущение того, чего мне не хватало – общения с детьми и совместного времяпрепровождения. На протяжении карьеры я ужинал с партнерами, лишь очень редко приглашая друзей и родственников. Теперь список партнеров по ужину сократился, и я остался в одиночестве.

Мы с Карлом сохранили близкие отношения, но в последние годы редко ели вместе.

Мне кажется, что двое моих новых партнеров были моложе 19 лет, того времени, что я провел в лиге. Гораздо в большей степени я находил общий язык с тренерами Слоуном и Филом Джонсоном, чем с одноклубниками, которые были в два раза моложе меня.

Некоторые ветераны, которые только пришли к нам, не понимали значимость длительных дружеских отношений. Казалось, что их обижает любая связь игрока с «начальниками», безотносительно того, что их связывает. Такое недовольство породило тенденцию, с которой я никогда не сталкивался по ходу карьеры.

За кулисами возникали проблемы на ровном месте – нечто, чего я и представить не мог. Места для парковки, билеты на арену, еда в комнате для гостей порождали конфликтные ситуации. На площадке некоторые новые игроки были недовольны, что тем, кто не проводил как минимум 20 минут на паркете, нужно было заниматься в тренажерном зале до тренировки и 20 минут на велотренажере после матчей. Цель «Тур-де-Франс» состояла в том, чтобы каждый игрок в ростере пребывал в наилучшей форме. Но главное, некоторым не нравилось, что тренер настаивал на том, чтобы мы с Карлом пропускали двусторонние тренировки. Джерри был убежден, что так лучше для команды: молодым игрокам нужно было работать, а нам – избегать лишней силовой борьбы. Я хотел тренироваться и сказал об этом тренеру, но решение принимал он, и мне оставалось только подчиниться. Он знал, что мы будем готовы играть.

Карл подтвердил мудрость Джерри в конце одной тренировки. Образовался спонтанный турнир один на один. Молодые начали подначивать Почтальона: «Давай, старик. Выйди и покажи себя. Старик, тебе уже не угнаться за нами»… Карл услышал достаточно. Он встал со стула с таким кряхтением, как будто дедуля поднялся из кресла-качалки. Медленно похромал под щит, чтобы расправиться с молодыми бычками. Я видел, как загорелись его глаза, когда началась игра. Молодые, как и несколько говорливых ветеранов, были обречены. Он безжалостно разбил каждого. Мужчина против детей, это выглядело неравным сражением. Разговоры затихли на мгновение, когда он вернулся на свое место, улыбнулся и подмигнул им. Но упорное напряжение между молодыми и ветеранами никуда не делось.

Где-то в середине последнего сезона я зашел в номер Карла после игры с «Филадельфией». Хотя я не собирался ничего предпринимать, я хотел узнать, не придумываю ли я сам себе эту все усугубляющуюся проблему. Проницательность Карла помогла нам обоим оценить масштабы. И все равно я предпочитал не вмешиваться – в самолете решал кроссворды, ел один в своем номере. Каждый год я видел разногласия и конфликты между игроками, иногда даже с тренерами. Обычно все разрешалось при помощи встреч лицом к лицу. Когда не было третьих сторон, не было зрителей, все проблемы уходили легко. Но, видимо, я не очень хотел заниматься всей этой школьной ерундой. Виной ли тому мой возраст, мое мировоззрение, и то, и другое? Мое нежелание брать на себя ответственность и искоренять проблемы сигнализировали о том, что я склонялся к тому, чтобы завершить карьеру.

…

Я волновался: одна серьезная травма может покончить с надеждами и мечтами заниматься спортом вместе с детьми. Как и в случае с Эбенезером Скруджем, «Дух Рождества» сразу же помог мне понять, как мои планы могут измениться. Предупреждение поступило во время игры с «Лейкерс» – Кобе Брайант пошел в проход в конце игры, и я выбил у него мяч, но мой указательный палец оказался у него между колен, когда он ускорился. Палец сместился и оставил открытую рану от одного сустава до другого. Вместе с нашим врачом я мог рассмотреть все сгибательные сухожилия. Рану зашили и наложили повязку так, чтобы я мог выйти на следующую игру, но костяшка осталась поврежденной. Хорошо, что это только палец, а не колено или бедро. Но о таких вещах я начал переживать.

Странным образом получилось так, что с возрастом я все больше стал беспокоиться и о том, как бы не нанести кому-нибудь травму случайным образом. Повреждение, которое произошло в жесткой схватке с «Соникс», еще больше убедило меня в этом. Гэри Пэйтон, как обычно, прихватил меня у центра, пытаясь спровоцировать контратаку. Внезапно он прыгнул за мячом. Я инстинктивно дернул рукой, чтобы защититься, и мой локоть угодил ему точно в кадык. Он свалился на колени, потерял дыхание, издавал страшные звуки горлом. Я очень разволновался тогда. Гэри – жесткий парень, который никогда не падал без причины. К счастью, все обошлось. Он сам понимал, что это произошло не специально – это всего лишь часть игры. Но меня преследовали подобные мысли: что случилось бы со мной, если бы я был молодым игроком. Я очень не хотел травмировать кого-либо из-за в силу возраста рефлексов. По правде говоря, с рефлексами у меня был полный порядок, но сами подобные мысли уже о многом говорили.

Возраст так же принес и волнения о том, чтобы сохранить прежний уровень игры и прежнюю репутацию. Для меня стало очень важно то, что люди думали обо мне как об игроке и человеке. Я хотел, чтобы мои дети гордились мои именем и наследием. Под микроскопом общественного внимания это довольно сложно. Одна сомнительная вспышка в СМИ или ошибка на площадке могут убить репутацию, выстраиваемую годами. Мое сердце готово выскочить из груди каждый раз, когда я вижу повтор ошибки Билла Бакнера на первой базе, которая позволила «Метс» победить. Я следил за его карьерой с тех пор, как он играл за «Индианс» в низших лигах. Он был отличным игроком, но та нехарактерная ошибка для многих оказалась символом его карьеры. Я его по-прежнему уважаю, но я не хотел повторить его судьбу.

…

Заканчивалось время пятого матча и всей серии с «Кингс», и я чувствовал, что, возможно, больше не выйду на паркет. Неожиданно обычно очень агрессивно настроенные по отношению к чужим командам болельщики «Сакраменто» начали мне аплодировать.

После интервью меня ждал еще один сюрприз. Мне вручили мяч, подписанный всеми игроками «Кингс». Это был красивый жест, и я принял его с радостью. Казалось, что все знали что-то, что я еще не знал – то, к чему я пришел лишь через четырнадцать часов спустя. Из-за того, что решение мне далось непросто – нужно было отказаться от той единственной жизни, которую я вел – и из-за того, что я не знал, как именно лучше объявить о нем, я наделал глупостей и причинил боль самым близким людям.

В самолете я сел рядом с Карлом. Мы давно не говорили друг с другом. Это было похоже на старые времена. Мы философствовали о завершении карьеры, о том, что «было бы, если бы»… Сам того не осознавая, я впервые начал отпускать баскетбол. Чувствуя ответственность перед старым и близким партнером, я пытался донести свои мысли до Карла. К сожалению, я не смог себя выразить достаточно понятно и рассчитывал, что он прочитает мои мысли.

Самолет приземлился. Как и все, я сел в свою машину и поехал домой. Какая-то часть меня знала, что все решено, и все же я не мог до конца признаться самому себе. На следующее утро я поговорил с Надей и детьми. Но опять же общими фразами. Я говорил: «Ну, знаете, возможно, я больше не буду играть в баскетбол». Я знал, что сначала мне нужно поговорить с родителями, с Лэрри Миллером и Джерри Слоуном. Наверное, я просто оттягивал момент и не хотел сказать что-то, от чего не мог потом отказаться.

На мой взгляд, я донес до семьи мое намерение. Но, как и с Карлом, я преувеличил их способности читать мысли.

Слова «Я думаю о том, чтобы уйти» я произнес только в разговоре с родителями. Ответ отца был прост: он согласен, время пришло. Мама тоже меня поддержала.

Затем я встретился с Лэрри Миллером. Мы проговорили очень долго и обсудили все темы, но в итоге он не смог найти ни одной причины, которая бы меня удерживала.

Последним препятствием стала встреча со Слоуном. Он выразил надежду, что я останусь в клубе в любой должности и продолжу играть и в следующем году. Его слова в очередной раз подчеркнули то, что наши отношения носили особенный характер.

…

После всего этого я вышел к журналистам на финальные интервью сезона.

Когда меня спросили о следующем сезоне, я прохрипел: «Думаю, что я закончил». От последующих вопросов я едва не разрыдался. Поблагодарил журналистов, понурил голову и вышел с арены. Из всех игроков все это мог видеть лишь Грег Остертаг. Он побежал за мной и шел рядом мной по длинному холлу Delta Center. Грег – отличный парень, который вырос на моих глазах. В тот сложный момент он очень мне помог.

Облегчение наступило, когда я сел в машину. Со всем сложным было покончено – так я думал в тот момент. Я позвонил Наде, надеясь, что она меня приободрит.

«Ну что ж, я сделал это».

«Что ты сделал?!»

«Я завершил карьеру».

Шок, ярость, расстройство. Моя жена высказала мне все. Я не буду описывать подробности. Просто скажу, что она понятия не имела, что я собирался сделать.

В разгар всего этого хаоса телефон щелкнул. Это был Карл. Он тоже был в шоке. И немного обижен. Он просто спрашивал: «Что?.. Как?.. Почему?..» И не заканчивал предложений. Карл не злился, но по голосу я понимал, что он расстроен из-за того, что узнал это от кого-то другого. Я объяснял, что просто не мог четко донести себя накануне в самолете.

Я знал, что совершил ошибку – это была главная тема всего дня».

Источник: sports.ru