"Тренер, выпейте воды, я не дам вам проиграть ваш первый матч". Майкл Джордан глазами очевидцев

Марк Хейслер, журналист: «Я работал тогда в Филадельфии и писал о Джулиусе Ирвинге. Обожал его так же, как и все, кто когда-либо сталкивался с ним. Очень милый парень, очень терпеливый и скромный. Но Майкл – это было сосредоточие всех лучших качеств. Я прекрасно помню, как увидел его в первый раз – это было в Индиане, в тренировочном лагере сборной в 1984-м. Он просто бегал по площадке и выглядел так красиво. Он был похож на выхоженную беговую лошадь. Помимо всего прочего, он был самым грациозным игроком, которого я когда-либо видел – его тело, то, как он двигался. Он выглядел так гармонично и элегантно.

Я привык общаться со спортсменами, которые считаются суперзвездами. И многие из них красивы. В НБА таких полно, взять, например, Доминика Уилкинса. Но это все не то.

Я еще помню, как, когда приехал писать о нем впервые на старую арену Чикаго, в маленькой раздевалке вокруг него собралась толпа народа. Меня тогда зажали в углу – его окружали человек 20-25 – и я стоял и думал: «Если бы я хотел, чтобы профессиональный спортсмен узнал меня и подружился со мной, то я бы хотел, чтобы это был именно он». Все журналисты всегда говорят, что не должны так думать, и не признают, когда это происходит. Но, думаю, что в той или иной степени все это чувствуют. Я видел лица многих журналистов в те моменты, когда игроки здорово общаются с ними. Они похожи на котов, которых гладят. Но я никогда не испытывал ничего подобного до встречи с Майком. Вы же помните, каким он был изначально – очень милым, непосредственным, ему очень нравились журналисты, нравилось с ними общаться. Он был вроде бы обычным парнем, только это ощущение нужно было умножить на тысячу. Майкл был первым, кто дал это почувствовать. Он не просто открыл дверь в рекламу для спортсменов-афроамериканцев – он приоткрыл дверь и оказался на пьедестале. Дело не в том, что с него начались рекламные ролики с участием чернокожих спортсменов. Он осуществил прорыв, благодаря которому все спортсмены – черные и белые – получили возможность стать большим, чем просто спортсмены. Все началось с Майкла.

Мне показалось, что как меня влекло к нему, такое же чувство испытывали и все остальные. Никогда не забуду один момент. Одна принцесса из Саудовской Аравии очень хотела встретиться с ним в Вашингтоне. Королевская семья Саудовской Аравии хотела познакомиться ним – и этого не происходило. Как говорил работавший тогда в «Чикаго» Тим Хэллам: «В каждом городе есть свой принц Саудовской Аравии, а Майкл у нас один»…

Когда Майкл играл в Барселоне, мы постоянно смеялись над реакцией иностранцев, которые не привыкли к нему. Они все как один говорили: «Хм, когда же вы, наконец, приедете к нам?» И я запомнил одного парня, который спросил у Джордана: «Скажите, вы Господь?» Он ответил: «Нет, я из Чикаго». ДримТим постоянно генерировала подобные истории, и Майкл тогда был на вершине вершин. Мэджик так же любил тусоваться с ним, как и все остальные. Он боготворил его».

Крис Маллин: «Мы играли на Олимпиаде 84-го, и я жил тогда с ним в одном номере. Он очень скрупулезно подходил ко всему – и на площадке, и за ее пределами, был ужасно педантичен. В одежде, во всем – именно тогда он по-настоящему раскрылся как игрок. Каждый день на тренировках он доминировал, и я всегда всем говорил, что дело тут не в его физической одаренности. Если взглянуть на все хайлайты, то можно увидеть нечто большое, фундаментальное понимание игры. Будь это блок-шот, умный перехват, аллей-уп после открывания – Майкл замечательно двигался без мяча. Восхищало именно сочетание атлетизма и работоспособности.

В 84-м даже на тренировках мы готовились противостоять зонной защите – мы отправляли его в район линии штрафных, ставили с ним центрового вроде Патрика Юинга и окружали его снайперами в углах. Майклу давали мяч и возможность принимать решение. И очень часто Майкл получал мяч, выпрыгивал и лишь потом придумывал, что он хочет сделать. Бобби Найт был всячески против. Он орал: «Нельзя выпрыгивать, чтобы отдать пас». Но Майклу каждый раз удавалось сыграть безошибочно – найти снайпера под трехочковый или пройти самому и забить сверху. Так что Найт орал: «Как только ты ошибешься, то перестанешь так играть». Но Майкл так никогда и не ошибся. Пару лет назад я был в Зале славы и увидел, как Джордан разговаривал с тогдашним помощником Найта Си Эм Ньютоном. Я подкрался к нему сзади и крикнул: «Майкл, ты перестанешь выпрыгивать, наконец, черт тебя подери!»

У Майкла всегда находился ответ. Как тогда, когда он написал записку Найту перед финалом 84-го: «Тренер, не волнуйтесь. Мы от вас вытерпели слишком много, чтобы теперь проиграть».

Джон Пэксон : «Когда я думаю о тех временах, то всегда вспоминаю, до чего обычным парнем он был. Мы же всегда ездили вместе с журналистами. Он сидел вместе со всеми и играл в карты. Но мне кажется, ему всегда было присуще понимание того, что действительно имеет значение. Честно скажу: больше всего я уважаю Майкла за то, что он понимал, что люди приходят посмотреть на него. И воспринимал это с полной серьезностью. Я вспоминаю некоторые выставочные матчи – мы играли в Линкольне, штат Небраска. Он выкладывался по полной и не пытался сачковать. Сейчас такое отношение редко увидишь – когда парни понимают, что болельщики приходят именно на них».

Билл Уолтон: «Майкл изменил мир. И даже не тем, как он играл – а играл он блестяще. Тем, как он жил, как себя позиционировал, как вел дела. Его появление в НБА было связано с Nike, с Дэвидом Фалком, с ESPN, с Дэвидом Стерном и акцентом на развлечения, но сам Джордан был на пересечении самой сути и окружающей ее рекламной шелухи. Как только он появился в лиге, все захотели быть лучшими. Теперь когда кто-то попадает в кольцо, то его считают лучшим в истории. Но с Майклом было совсем иначе. Что мне в нем нравилось, так это то, что он не был лучшим ни в чем. Он не был самым большим. Он был самым сильным. Он не прыгал лучше всех. Он не бросал лучше всех. Но он был невероятно, невероятно умен. И невероятно дисциплинирован, сконцентрирован на своей цели и неуступчив. Именно этими качествами я восхищаюсь.

Я тогда воспитывал четырех детей – и Джордан стал частью нашей жизни. Я готовил им завтрак, собирал их в школу, включал на полную Grateful Dead и Боба Дилана… И когда они были готовы, я всегда им говорил: «Сегодня в 17.30, что бы ни случилось, будьте дома, потому что будут показывать Майкла Джордана, и это нельзя пропустить». Вы планировали свое расписание в соответствие с его выступлениями и матчами».

Род Торн : «У Майкла было отличное тело. Кроме того, он умел играть через травмы, играть через боль. Помню, у нас должно было быть два сдвоенных матча – в пятницу с «Далласом», в субботу с «Нью-Йорком». Оба дома. Первый мы выиграли, но Джордан получил травму, очень сильно растянул голеностоп. Тренер по физподготовке Марк Пфайл тогда сказал, что ему потребуется на восстановление от 10 дней до двух недель. Я сел на самолет и отправился просматривать игроков. Звоню перед матчем, проверить, как там дела – Марк мне говорит: «Ну, он вышел на паркет побросать. Не думаю, что он будет играть, он просто захотел выйти на разминку и побросать». В итоге Майкл не просто играл, но провел 40 с лишним минут и выиграл тот матч. Он мог так делать. Многие могут играть через боль, но они уже не так хороши. Но он, он мог играть с такими повреждениями, как никто другой. Даже в конце карьеры в «Вашингтоне» он играл через боль. Просто играл. У него был такой настрой.

Я как-то слышал, как он сказал: «Никогда не знаешь, придет ли человек снова посмотреть на тебя. Возможно, они никогда больше не придут, а значит, нужно показать все лучшее». На два с половиной часа он забывал обо всем и выдавал лучшее, на что способен. Тут дело во врожденной жесткости, во врожденном желании побеждать, в присущей ему страсти. Думаю, еще важно понимать, что с самого начала он обладал невероятной уверенностью в себе. Он не ходил вокруг и не хвастался, но знал, что он лучше остальных, чувствовал это с самого начала. Сейчас когда игрок выдает две классные игры из четырех – это феноменально. На игроках постоянное давление – нужно быть лучшим в каждом матче. Многие не справляются с этим давлением, многие хотят избавиться от него. Майкл принимал его».

Джерри Рейнсдорф: «Мне хотелось быть честным с Майклом, так что мы собрались на совещание все вместе. Наверное, нужно было сказать Майклу, что я разговаривал с врачами, и они подтвердили, что ему нельзя играть (они на самом деле согласились с тем, что это огромный риск). Там присутствовали три доктора. Майкл все равно хотел играть. Они сказали, что это плохая идея. Мы дали Майклу выслушать их мнения. Затем кто-то спросил: «А какие шансы на то, что он вновь получит травму?» Они сказали – 10 процентов. И если это случится, то это будет означать конец его карьеры. Майкл сказал: «90 к 10, неплохие шансы, я хочу играть». Я ответил, что риск слишком велик, особенно если учесть, что мы ничего не выигрываем от этого. «Допустим, у тебя болит голова и я предложу тебе 10 таблеток. Девять из них избавят тебя от головной боли, а одна – убьет. Ты все равно рискнешь?» Он ответил, что это зависит от того, насколько сильно болит голова».

Сидни Грин: «Как-то летом мы играли в Лас-Вегасе – Северная Каролина против университета Лас-Вегаса. Я сделал все, чтобы Майкл участвовал, и мы могли продавать билеты, чтобы получить деньги на стипендии студентов-спортсменов. Он приехал с одним условием – что я организую ему все для занятий гольфом. Я его вывозил на поле. Но сам я тогда только начинал играть. Я думал, мы сыграем один раунд и все. Он играл по три раунда – а это было летом в Лас-Вегасе – а затем вечером участвовал в матче выпускников и рвал задницу Реджи Теусу. Когда я приехал на арену, мне сказали, что Майкл все еще играет в гольф. Так что я сказал Реджи: «Он будет усталым. Посмотри на это солнце, на улице 40 градусов». Майкл тогда привез ему 50 очков. Говорили, что против Реджи у него была особенная мотивация. Ему нравилось над ним издеваться. Помню, у него всегда было злое лицо, когда он выходил играть против него».

Реджи Теус: «Я всегда повторял, что мне особенно нравилось играть в лиге, когда она стала, по общему мнению, особенной. Защищаться против Мэджика. Меняться и переключаться на Доктора Джей и Айсмэна. Разница между теми парнями и Майклом состоит в особенной ментальности последнего. Если вы должным образом не защищались против него, то он стремился унизить вас и всю вашу команду. Если вы совершали ошибку, то он ставил сверху. Он был окружен таким вниманием, играл с таким настроем, что это было очень тяжело. Я научился у него многому в том, что касалось игры в нападении – а я ведь я и сам был забивалой. Научился, когда защищался против Майкла Джордана. Даже сегодня, когда я работаю с молодыми игроками, то привожу его в качестве примера того, как надо ставить корпус, как разворачиваться. Все, что хотел сделать Майкл – это упереться в вас плечом. Если он ставил плечо перед вами, то был достаточно сильным, чтобы развернуть вас и не дать вам возможности отзащищаться. Он делал это естественно. Я всегда объясняю, что в баскетболе все идет от базовых знаний. До того как Мэджик Джонсон отдал слепой пас, он отдавал пасы от груди. До того как Майкл взял мяч в одну руку и выдал номер в стиле Конни Хоукинса, он научился делать обманный показ и ловить соперника на противоходе.

Когда я пришел в лигу, НБА была похожа черт знает на что – проблемы с наркотиками, алкоголем. Черт, вы бы удивились, если бы попали в раздевалку. Я всегда рассказываю историю об Артисе Гилморе. Когда я был новичком, Артис мне сказал: «Иди сюда, присаживайся. Хочу тебе показать, как продлить карьеру. Садись, приложи лед к коленям, это тебе поможет». Я сидел там, а он выпивал пару литров пива. И суть не в том, что Артис как-то хорошо ко мне относился – просто ему было нужно, чтобы кто-нибудь довез его до дома после всего выпитого.

Майкл Джордан изменил все это».

Дуг Коллинс: «Мой первый матч в качестве тренера «Чикаго» состоялся в Мэдисон-Сквер-Гардене. У нас в старте вышли Стив Колтер, Майкл, Эрл Кьюретон, Грэнвилл Уэйтерс и, наверное, Оукли. У «Никс» были Патрик Юинг, Билл Картрайа, Джеральд Уилкинс, легендарный Хьюби Браун. В первой половине Майкл носился со скоростью 100 километров в час, он был так рад, что играет. За две минуты до конца счет был ничейным – я весь взмок, у меня болела голова. Я был суеверным – жевал жвачку и не хотел ее выплевывать, и к этому моменту вся жвачка распалась и была похожа на белый порошок. И вот я взял планшет и собрал всех в тайм-ауте, начал разговаривать с командой. Тут я вижу руку, которая мне подносит стакан воды. Майкл говорит: «Тренер, выпейте воды, удалите эту хреновину изо рта, я не дам вам проиграть ваш первый матч». И он набрал 10 из последних 12 очков, а всего 50, и мы выиграли. И я такой вышел и подумал: этот парень необыкновенный.

Мы отправились в Кливленд, это был сдвоенный матч. У них играли Харпер, Нэнс, Догерти, Марк Прайс – это была очень хорошая команда. Игра была равной, но в конце Джордан поймал кураж, набрал 41 очков, и мы опять победили. 91 очков за два матча. Затем мы принимали «Сан-Антонио» – первый матч на домашнем паркете. У них был Артис Гилмор. Мы уступали 18 очков, но выдали рывок и вырвали победу. Мы начали сезон 7-3.

Мне всегда казалось, что у Майкла была эта внутренняя ярость. Это не совсем подходящее слово, но я не знаю, как еще описать человека, вылетающего на площадку с таким бешенством, словно что-то овладевало им. Он приходил на тренировки и также бушевал и там. Никогда не расслаблялся. Я ему говорил: «Майкл, пожалуйста, посиди». А он в ответ: «Нет, тренируемся дальше». Это мечта для любого тренера. Ваша первая работа, величайший игрок в истории баскетбола под вашим руководством, и он же – главный трудяга в команде.

Я всегда говорил, что Майкл не удовлетворялся тем, чтобы проводить каждый матч на высочайшем уровне. Он считал, что должен делать что-то невероятное, чтобы, уходя, болельщики говорили: «Мы никогда не видели ничего подобного». Он никогда не признавался мне в этом. Но в каждом матче он выходил с таким настроем: «Я им покажу сегодня такое, что они не забудут этого никогда» – как будто он был великим артистом.

Майкл многое взял у чудесных людей. Он воспитывался отцом, который был его героем. Он боготворил Дина Смита. Это было нормально для него пожертвовать всем и набирать в колледже по 18-19 очков, но помочь команде выиграть чемпионат. Майкл всегда оставался командным игроком, но у него был особенный аппетит в том, что касается набора очков».

Джон Бак: «Когда Майкл учился в школе, то был отстранен. Он вернулся только тогда, когда научился сохранять самообладание. Темперамент у него был о-го-го. Я видел, как он ударил Пердью. Причина заключалась в самом Пердью. Дуг руководил командой и сказал, чтобы тот ставил жесткий заслон. Майкл напоролся на заслон один раз, второй. У него было сильное тело, и если он делал это намеренно, то мог причинить боль. Майкл обожал контакт. Он был сильнее, быстрее, чем вы думаете, и, как мне всегда казалось, злее. Он наказывал вас. И делал то же самое на тренировках.

Пердью тогда закричал: «Нечего тут плакаться, ты не судья». Через мгновение Майкл засандалил в него двумя мячами и отправил его ударом кулака на паркет. Я помог ему встать. Дуг сказал: «Тренировка завершена». А я объяснил Уиллу: «Ты должен знать, что если ты кричишь на кого-то на площадке, на улице, то должен быть готов к драке. Ты не подготовился, а просто кричал». Уилл ответил: «Я не думал, что кто-то меня может так ударить». Что за удар. Разбил ему все лицо. Дуг не знал, что делать, и отправил его домой.

У нас тогда играл новичок Брэд Селлерс. Он совсем не мог подбирать, а генеральный менеджер утверждал, что он лучший по подборам в конференции Биг-Тен. Майкл ему сказал: «Как ты мог стать лучшим в этой гребаной Биг-Тен? Ты ж ни хрена не умеешь». И он, на самом деле, ничего не мог.

Мы не знали и не понимали тогда, насколько агрессивен он был. Спустя много лет он мне рассказал, что ему туго приходилось в школе, что он постоянно ввязывался в драки, что его мать была вынуждена его жестко контролировать. Она возила его на машине с собой и говорила: «Одно лишнее движение, и ты будешь ходить в другую школу». Так он проводил на заднем сидении машины по четыре-пять дней, когда был отстранен от занятий. Он рассказал мне и многое другое. Он говорил: «Я часто дрался. Меня постоянно оскорбляли на расовой почве». Он не говорил, что они делали, просто объяснял, что ему приходилось драться. Это происходило не один раз. «Я дрался часто, со всеми, кто готов был выйти против меня», – говорил он».

Дуг Коллинс : «Тогда еще не было «Правил Джордана». Именно после той игры всем пришлось что-то выдумывать на тот случай, «если они встретятся нам в плей-офф».

В Майкле для меня главным всегда было то, что он всегда искал вызова, сверхзадачи, которая бы его мотивировала. В выставочном матче мы встречались с «Финиксом» в Сент-Луисе. Тогда они задрафтовали Дэна Марли, а Джерри Краузе обожал Марли и всегда рассказывал Джордану, какой тот отличный защитник. И вот готовимся мы к матчу. Помню, Майкл залез в автобус, жуя Макнаггетсы, а потом сказал мне, что хочет играть без замен. «Не надо менять меня, пока я не скажу». Это предсезонка. В общем, он выпрыгнул на бедного Марли как бешеная собака. Кажется, он тогда набрал очков 50. А потом по дороге в аэропорт вовсю чмырил Джерри: «Ну, что скажешь по поводу Дэна Марли теперь? Эй, Джерри, расскажи-ка мне о Дэне Марли». Этот парень не знал пощады.

Помню, мы совершали турне на Западе и застряли в аэропорту в Сиэтле. Нам пришлось ждать. Сначала он пристал к репортеру Sun Times и за две минуты выиграл у того в карты его суточные на две недели. Затем ко мне: «Дуг, спорим, что мои сумки появятся на ленте перед твоими». А затем: «Как ты думаешь, когда автобус приедет к гостинице?» «Понятия не имею: в 5.17». Забьемся, что в 5.22». Парень просто источал жажду борьбы на всех уровнях. Постоянно. Я не думаю, что он когда-либо спал. Не думаю, что гении спят. Им вполне хватает двух-трех часов. Я всегда говорил, что Майкл мог бы провести два матча за день на лучшем уровне, чем большинство один».

Доминик Уилкинс : «Он хотел играть против лучших. И всегда стремился им показать, насколько он хорош. Таково было его отношение. Он настолько страстно к этому относился, что казался злым… Я очень хорошо запомнил один эпизод. Мы играли в Чикаго, и перед матчем он зашел к нам в раздевалку и сказал Рэнди Уитмэну: «Давай зашнуровывай свои гребаные тапки. У тебя сегодня будет тяжелый день». Зашел в обычном костюме, в уличной одежде! Я после этого у себя не раз спрашивал: «Он, правда, только что зашел к нам в раздевалку и сделал это?» Это говорит о его уверенности в своих силах».

Джон Бак: «Майкл всегда знал, что игра в посте – его главное достоинство. Он мог поднимать защитника финтом, мог поворачиваться и бросать с любой стороны, он отрабатывал это все каждый день. Люди даже не понимают, что он тренировал бросок каждый день, правда, по 50 долларов за попадание. А с кем он соревновался? Он обычно предвкушал это так: «Ю-ху, ю-ху». Я его спрашивал: «Ты чего?» Он отвечал: «Пришли два моих голубка, Хорас и Пиппен, и они будут со мной играть по 50 долларов за попадание». И они играли. Они все время думали, будто могут у него выиграть. Это позволило Хорасу бросать гораздо лучше. И Пиппену тоже...

Майкл не мог дождаться конца тренировки, чтобы начать собирать долги. «Тренировка завершена, вы должны мне 400 долларов. Должны платить». Ему невозможно было не заплатить.

Расскажу вам, наверное, лучшую историю о Майкле. Обычно в длительных поездках он сдавал карты. Он садился и говорил: «Я сдаю, играем три колоды, 21, без лимита». Он всегда сдавал – каждый раз когда он проигрывал, то покупал право сдавать снова, за пять тысяч. ЭмДжей всегда хотел быть сдающим. И вот Джек Хэйли увлекся и за четыре часа проиграл ему 17 тысяч. Мы приземляемся в Лос-Анджелесе. Он говорит Хэйли: «Надо платить долги. Игра окончена. Ты мне должен». Это было слишком много, и Джэк объяснил, что у него нету таких денег. Майкл говорит: «Тогда ты должен их сейчас же достать. Звони Дэдди Уорбаксу, прямо сейчас». Когда тот достал деньги, Майкл сказал: «Ты лучше не садись со мной играть, Джек, если не можешь заплатить. Мне твои деньги не нужны, но раз уж ты проиграл, то обязан расплатиться». Майкла нельзя было не воспринимать всерьез».

Грегг Попович : «Он выкладывался и в атаке, и в защите в каждом владении на протяжении всего матча. Я даже не могу представить парней, которые могли бы такое делать и физически, и психологически. А он мог. Это может показаться упрощенным видением, но это так. Было множество игроков, которые выглядели блистательно в атаке, но их не было заметно в защите. И добавьте к этому, что он еще и подбирал. Именно это делает его уникальным. Откуда это идет? Очевидно, что отчасти это обусловлено его страстью к победе. Нечто подобное можно было увидеть у двух-трех других людей. Потом он отлично разбирался во взаимоотношениях на площадке, умел читать игру. Если дело касалось атаки, он видел уязвимые точки, знал, где можно пойти в проход, в какую сторону идти. В защите – он знал, когда и где можно попытаться осуществить перехват, будь то выход на подстраховку против игрока в посте или правильный выбор позиции, чтобы закрыть коридор для паса. У многих игроков нет такого инстинктивного понимания пространства на площадке, а он был просто невероятен в этом смысле.

Я работал помощником у Лэрри Брауна в 88-м и был просто в ступоре. До сих пор помню все до мельчайших деталей – я сидел на скамейке, и все шло к тому, что мы победим. Не помню счет, но вроде бы мы вели очков пять-шесть. Оставалось несколько минут. Сижу рядом с Брауном, а Майкл подходит к боковой. Он перехватил мой взгляд и сказал: «Даже не думай об этом». Видимо, на моем лице читалось, что мы победим – после чего он надрал нам задницу.

Большую часть матча от меня не было никакого прока. Я совсем не помогал Лэрри Брауну, просто смотрел за тем, как играет Джордан. Я был очень возбужден исключительно из-за того, что был там и мог видеть это. Знаете, каково это – просто другая энергетика. Это как, когда вы приезжаете в Нью-Йорк – вы идете по улице и чувствуете электрические импульсы по всему телу. Вот наблюдать за ним – то же самое. Мне кажется, тогда мне нравилось наблюдать за ним, так как он летал по площадке. Он так высоко прыгал. Так здорово играл в пас. Его огромные ладони, длинные руки, его игровые качества – это все было невероятно. Я смотрел на него как болельщик. И думал о том, что не могу дождаться, когда вновь смогу увидеть его по телевизору».

Мэджик Джонсон : «На Олимпиаде в Барселоне мы по ночам играли в карты. Началось все с Чарльза Баркли, Пиппена, Майкла и меня. Остальные парни уставали, около часа Чарльз уходил развлекаться. А мы оставались – я и он – и сидели часов до четырех. Мы настолько не любили проигрывать, что не могли допустить, чтобы кто-то из нас ушел, так как я хотел обыграть его, а он – меня. Наконец, я говорил: «ЭмДжей, надо идти спать. Тебе в восемь нужно идти играть в гольф». Майкл спал три часа, затем проходил 18 лунок, спал еще немного, выходил на площадку и делал 25 в первой половине. И затем все повторялось ночью!

Наконец, на четвертую или пятую ночь я сказал: «Майкл, я больше не могу, дружище! Я физически измотан». А он продолжал и продолжал. Я никогда не встречал спортсмена, который был бы столь силен физически и психологически. Ему требовалось три часа сна ночью и немного днем, чтобы выступать на уровне суперзвезды. Я больше не встречал никого, кто мог бы так делать. Только Майкл Джордан.

Была одна игра – мы принимали «Буллс» в Форуме. Он подзывает меня к центральному кругу. «ЭмДжей». Я говорю: «Слушай, мы не должны сейчас разговаривать. Я собираюсь тебя сейчас обыграть». А он говорит: «Друг, просто послушай меня. Скажи, пожалуйста, Байрону, что я ему сегодня забью полтинник». И вот он вышел, набрал 50, а я не знал, что делать. Ничего тут не поделаешь. И в этом не было никакой злости с его стороны. Это выглядело так: «Мы с тобой друзья. Я тебе просто сообщаю, что произойдет, так чтобы ты потом не удивлялся».

Я хорошо помню, как он пригласил меня поиграть в карты в его доме. Это было во время финальной серии с «Портлендом», а я тогда комментировал на NBC. И вот мы собрались – я, Оукли, Майкл и его отец – и играли часами. Именно так он мог расслабляться. Позднее я начал понимать, что он мог расслабляться, играя в карты с людьми, которых близко знал».

Стив Керр: «В тренировочном лагере перед сезоном-95/96 он вел себя как маньяк, что было замечательно. Он просто хотел задать тон, чтобы каждая тренировка, каждая двусторонка проходила максимально интенсивно. Помню тот день – я был чем-то расстроен, возможно, тем, что ничего не получалось. А он начал трэшить. Я разозлился и начал отвечать. Наверное, это была не самая лучшая идея. Но вы же знаете меня. Я только выгляжу таким расслабленным. В общем, я начал огрызаться в ответ. Начал дразнить его. Он провоцировал меня, так что я постарался агрессивнее играть против него с мячом. Мне показалось, что он сфолил на мне пару раз, так что я сфолил и на нем. Потом я пытался продавить его в посте и ударил его локтем. Он опять разозлил меня – когда я пошел в проход, то он жестко встретил меня. Толкнул меня в плечо или в грудь, а я толкнул его в ответ. Тут он размахнулся и дал мне по голове – все подскочили, оттащили его, после чего он в ярости ушел.

Когда я приехал домой, то на автоответчике обнаружил сообщение от Майкла. После той драки он относился ко мне совсем иначе. С уважением. Тогда что-то изменилось – лед был растоплен. Это, возможно, глупо звучит, но это лучшее, что я только мог сделать в плане взаимоотношений с ним. Таков Майкл. Он тестирует всех. Тогда он тестировал меня. Он зауважал меня после того случая. Я провел хороший сезон, неплохо бросал. Забил много бросков, когда его накрывали дабл-тимом и он отбрасывал мяч мне».

Мэджик Джонсон: «Он заставлял меня становиться лучше, так как я не хотел далеко его отпускать. Думаю, что я заставлял его становиться лучше, ведь он говорил: «Я хочу завоевать больше титулов, чем Мэджик, не могу допустить, чтобы у него было больше». Я играл на Западе, он – на Востоке, поэтому это соперничество не могло получиться естественным, мы ведь не играли друг с другом по шесть раз в году. Но мы могли сопоставлять нашу игру друг с другом заочно. А потом, когда мы поехали на Олимпиаду, вот это было весело. Мы делали ставки каждый день. Спорили из-за самых разных глупостей: «Ну, хорошо, штрафные. Давай, Мэджик! Поехали! Бросаем по 50 штрафных. Кто больше. Поехали!» На следующий день: «Ок, бросаем со средней. Кто больше попадет из ста». Не было ни одного дня без чего-то такого, постоянной борьбы друг с другом.

Моя любимая история. Мы сидели на террасе наверху в Барселоне с Лэрри и болтали. Тут подходит Джордан и говорит: «Знаете, что, парни. Я вас очень люблю. Очень вас уважаю. Благодарю вас за все, но теперь в городе новый шериф». Мы с Лэрри посмотрели друг на друга – обычно мы всегда быстро находим, что ответить – но в данном случае мы просто сказали: «Что ж, ты прав. Теперь это твоя лига». Нам это тоже в нем нравилось. В этом не было никакого высокомерия. Он просто знал, что теперь настала его очередь. Он знал, что наши команды не могут больше с ним бороться. Это была его лига и лига «Буллс» – наступило их время».

Уилл Пердью : «За все эти годы я заметил одну вещь: если вы сталкивались с ним вне публики, то он был совершенно другим человеком, он мог расслабиться и быть самим собой. И вести себя как обычный человек. Я не говорю о тех ситуациях, когда мы играли в гольф – тогда он оставался таким же придурком. Просто создавалось впечатление, как будто он всегда был в бегах. От него постоянно чего-то хотели, и ему приходилось уходить. Он не мог оставаться на месте долго, потому что его обязательно кто-нибудь замечал.

Помню, как пресс-служба «Буллс» попросила нас заполнить анкету перед одним из сезонов для медиа-гайда. И я там написал: «Я бы хотел быть Майклом Джорданом». Я имел в виду именно с точки зрения баскетбола – быть таким же талантливым. Но после первого сезона я сказал, что ни за что на свете не стал бы меняться местами с этим парнем.

Постоянно что-то появлялось. Например, мы прилетели в Детройт в 2.30 утра, на улице ниже нуля, а перед нашей гостиницей выстроилась толпа из трехсот человек – в 2.30 утра! – надеясь получить автограф. Безо всякой гарантии на это! Когда мы прилетали в Нью-Йорк, перед отелем всегда ждали люди – они караулили там команду день и ночь. Мы выходим из самолета, идем в туалет. Майкл заходит в кабинку, чтобы его там не беспокоили – человек отрывает бумагу и подсовывает вместе с ручкой снизу под дверь и говорит: «Эй, слушай, пока ты там сидишь, не мог бы подписать мне?» Я такой: «Да, дайте человеку расслабиться». Я видел, как взрослые топтали детей, пытаясь получить его автограф. Было такое ощущение, что когда он появляется, все будто бы сходили с ума. Я прожил в США, где все боготворят актеров, но не могу представить никого подобного… давайте представим, что всех актеров в одно помещение с Майклом – кто станет центром внимания? Если поместить туда обычного человека, ему будет интересен актер/актриса или Майкл? Это просто безумие. И так продолжается до сих пор. Я помню, в Луивилле проводили Райдер-Кап. Я приходил туда каждый день, и каждый Майкла окружала толпа охранников. Именно его! А не участников турнира».

Дэнни Эйндж: «Я обожал играть в гольф с Майклом. Не потому, что это Майкл Джордан, а потому, что вы могли трэшить его. А он – отвечать вам. И это делало игру интереснее.

В 92-м сборная готовилась к Олимпиаде в Портленде. Ну, мы воспользовались моментом и играли в гольф несколько дней. Как-то мы отыграли 36 лунок – а у них была игра в тот же день. Я думал, что он после этого выйдет для галочки. Я сам был просто убит после игры. Принял душ и пошел смотреть игру. И вот я вижу, что он прихватывает людей по всей площадке, просто доминирует.

Когда он проигрывал в гольф или баскетбол, было очевидно, что это пожирает его изнутри. Но он справлялся. Он обычно говорил: «Ну, ладно. Что мы теперь веселого поделаем?»

Марв Альберт: «Я комментировал матчи ДримТим в 92-м, и Майкла никогда не было. Иногда мы с ним записывали небольшие интервью, но он не мог никуда ходить. Только Чарльз болтался по улицам, ему это нравилось, обнимался со всеми.. Даже Мэджик мог выходить. Но Джордан должен был сидеть у себя в номере.

Они проводили товарищеские матчи, и я был с ними тогда. Меня тоже пригласили на ужин. Ужин давал принц Альберт в Монако. Я оказался за одним столом с принцем, Бердом, Юингом, Мэджиком… И тут Мэджик встал и – не помню, как он точно выразился – но он сказал, что с нами присутствует бог, подразумевая Майкла. Принц Альберт следил за баскетболом и много знал об игроках НБА. Майкл был в тот вечер звездой – все хотели с ним познакомиться. Все официальные лица Монако.

В одной из товарищеских встреч – со сборной Франции – один парень начал лезть к Майклу, они немного попихались, после чего Джордан разошелся и просто отдубасил его. Когда дошло до рукоприкладства, их разняли. Тут игра закончилась, США выиграли с огромным преимуществом, и этот парень подошел к Джордану с фотографом, а Майкл, естественно, обнял его и улыбался, пока их снимали».

Дэррел Уокер : «Помню, в Кливленде Джеральда Уилкинса прозвали «стоппером Джордана». М-да, не повезло Джеральду. У Майкла тогда были проблемы с рукой. Он сказал: «Ладно, если уж Джеральд Уилкинс умудряется десять лет играть, но так и не научился бросать, то уж я что-нибудь придумаю и с одной рукой». Он никогда не боялся момента. Майкл совершил много бросков, благодаря которым его команда выигрывала. Но он также совершил промахов больше, чем кто-либо другой. Многие боялись этого, но не Майкл. Он не боялся оказаться в такой ситуации и никогда не убегал от мяча. Никогда не забуду тот мяч, который он положил через Уилкинса (бросок с отклонением, который завершил разгром 4-0). Хорошо помню тайм-аут. Фил спросил: «Парни, что вы хотите сыграть?» Он часто так делал. Все промолчали. Любой в команде мог сказать: «Я хочу мяч». Поэтому Майкл сначала ничего не сказал. Но в итоге, естественно он взял все на себя: «Давайте доведем мяч вот сюда». Мы так и сделали, довели мяч, он бросил, мы выиграли. Все было так, как будто мы уже это делали тысячу раз. Мы такие с Трентом Такером: «Вау».

Билл Картрайт: «Мы не знали до последнего и только потом поняли, что он не будет играть. Это было плохо, потому что мы бы легко выиграли тот чемпионат. Сто процентов. У нас была та же команда, все вернулись, пришел Тони, БиДжей нашел свою игру. Все молодые игроки раскрылись.

В конце сезона-92/93 нам было непросто, мы были измотаны. Но, если помните, мы почти обыграли «Финикс» в Чикаго в 5-м матче. Мяч был у Майкла, Кевин Джонсон отнял у него, и мы такие: «Это что за фигня?» Мы проиграли, но вы знаете Майкла. Надо отдать этому сосунку должное. Когда мы летели в Финикс, сосунок излучал оптимизм. Его это нисколько не тронуло. Это было просто поразительно. Я увидел его на самолете на следующий день. Он был с сигарой. Он сиял. Возможно, он специально сделал так, чтобы мы уступили, чтобы поиграть в гольф в Финиксе?»

Дэррелл Уокер: «Я думал, что мы не увидим нового доктора Джея. Но затем я увидел человека, который должен был стать лучше доктора Джея. Ему пришлось многое вынести – его критиковали за эгоизм, за то, что он не пасует, за то, что он никогда не выиграет титул с таким баскетболом. Думаю, что Фил Джексон здорово поработал, заставив Майкла поверить в партнеров.

После пятого матча в 93-м ЭмДжей зашел в самолет с маленькой сумкой и сказал: «Я взял с собой вещей только на один день, завтра мы станем чемпионами». И закурил свою гребаную сигару. Он прошел из одного конца самолета в другой, а потом подошел к нам. Он всегда пытался вести себя как обычный парень, хотя и не мог этого никогда делать.

Помню, после того как мы выиграли, мы летели домой и сидели вместе. Он мне сказал: «ДиУокер, думаю, ты видел мой последний матч». Я ему говорю: «Да брось, Майкл». «Нет, это был мой последний матч». Я сказал: «Ну, а что если Рейнсдорф предложит тебе 30 миллионов долларов?» «Не нужны мне 30 миллионов». Я такой: ну ни фига себе. А себе сказал: «А вот мне бы пригодились». Тогда он чувствовал себя в тисках. Это был пик его карьеры, и он подустал. В тот год он не так любил баскетбол, как обычно. Я ему сказал: «Майк, сезон был очень длинный, ты просто устал. Мы выиграли три титула подряд, вошли в историю. Теперь надо отдохнуть, расслабиться. Поиграй в гольф, пообщайся с семьей». На этом тот разговор завершился».

Грант Хилл: «Помню во время подготовки сборной к Олимпиаде мы с Алланом Хьюстоном зашли в номер Майкла, смотрели на его вещи, а потом вышли и говорили друг другу: «Вот это да! Мы только что тусовались с самим Майклом Джорданом». Через несколько лет мы играли против него, но то же восхищение никуда не делось. У него как будто бы не было недостатков. Даже когда он просто шел в проход и клал мяч в кольцо, вы все равно впадали в оцепенение. Когда я попал в Детройт, мне говорили: «Старайся не фокусироваться на нем». Дело не в том, чтобы не встречаться с ним взглядом. Просто когда вы переключаете свое внимание на него полностью, то не можете оторваться. И я говорю это, будучи участником Матча всех звезд. Ты боролся. Ты старался не дать ему проявить себя. Делал все, что только мог. Ты старался обыграть его, но… Мне было дико неудобно, когда меня начали называть следующим Джорданом. Это могла быть цель всей жизни – чтобы тебя рассматривали как одного из лучших, но когда на тебя навешивают ярлык и тебе приходится с этим жить… Мне было очень некомфортно, даже стыдно.

Майкл всегда оставлял последнее слово за собой. Летом 95-го мы пересеклись в Лос-Анджелесе. Я снимался в серии Living Single с Куин Латифой. Там было несколько любовных сцен. Не знаю, смотрели ли вы, но если вас интересует плохая актерская игра, то это лучший образчик, рекомендую. А Джордан снимался в «Космическом Джеме». Я заехал к нему на съемки, и мы играли двусторонку. Там были Джувэн Ховард, Трэйси Мюррэй. Я подавил его. Показал ему все лучшее. Моя команда победила. Думаю, отчасти это было связано с тем, что ему было тяжело защищаться против игрока столь атлетичного. Да и вообще он плохо знал меня как игрока. На следующий день он устроил мне разнос. Возможно, я поймал звезду: я рассказал всем знакомым, что размазал Джордана. Он собрался, выложился против меня в защите и просто уничтожил. Я так и не оправился после этого – мое эго было растоптано».

Джад Бушлер : «Как-то мы играли в пятницу, и основным парням пришлось провести на площадке много времени. На следующий день Фил говорит: «Те, кто вчера мало играли, пусть побегают четыре на четыре». Майкл и Скотти должны были просто сидеть и смотреть на нас. Тут Майкл такой говорит: «Неа, так, Джад, свали, я выхожу». Серьезно?! Ты только вчера отбегал 40 минут. Он настолько обожал играть. Именно его профессиональное отношение к делу выносило мне мозг, он никогда не брал выходных».

Билл Уэннингтон: «Он был украшением лиги. То, что он сделал для игры и насколько он был велик – это просто феноменально. Когда он завершил карьеру, многие всерьез обсуждали, не следует ли всем клубам вывести 23 номер из обращения. С этим сложно было поспорить. Он действительно так много значил. Он был примером для каждого. Я ни у кого не встречал такой целеустремленности. Он умел фокусироваться на цели и заставлял свое тело двигаться к ней. Находил самые разные обстоятельства для дополнительной мотивации. Его болевой порог был просто невероятен. Все мы играли через травмы. Все знали, что такое выходить с растянутым голеностопом или подколенным сухожилием. Но он делал это постоянно. Вел своим примером. Как вы могли пропускать игры под предлогом, что у вас заболело колено или еще что-то. Он ждал от каждого, что они выйдут на площадку. Помню его первый год после возвращения. Тони и Рон Харпер раздумывали над тем, не пропустить ли им пару матчей. Майкл вошел в кабинет тренера по физподготовке: «Парни, что вы тут делаете?» Они говорят: «Да че-то побаливает, мы не будем играть». Он сказал: «А ну пошли отсюда». И это работало. Майкл Джордан не пропускал тренировок. Как вы могли пропустить их?

На каждой тренировке он испытывал вас, он хотел узнать, есть ли в вас стержень. Если есть, то он вам доверял. Он залезал вам в голову. Он бросал вам вызов, вызывал вас на бой. Вербально, ментально, физически. Помню, я как-то накрыл его. Всю оставшуюся тренировку он провоцировал меня: «А ну попробуй накрой это, а вот это!». Он нарушал комбинации, шел через всю команду и пер на меня, чтобы бросить. Это была такая проверка. Он хотел каждый день видеть и знать, что может рассчитывать на вас».

Род Торн: «Он был безжалостен. Даже когда играл сороколетним в «Вашингтоне». Я тогда работал с «Нетс», и он набрал против нас 40 очков. После игры он подошел ко мне и сказал: «Объясни этому гребаному Кеньону Мартину – в начале игры Майкл попал несколько раз, и Мартин сказал ему: «Меня что-то беспокоит спина. Не знаю, нужно ли мне было играть сегодня» – скажи этому гребаному Мартину, чтобы он не выходил на площадку, если не может играть». И все. Не надо жаловаться, что у тебя что-то болит. Иди на банку. Сядь там. Я хочу увидеть лучшее, на что ты способен».

Дуг Коллинс : «Мы крупно проигрывали в третьей четверти, и я его заменил. Затем у нас был выходной и два матча с «Шарлотт» и очень мощными «Нетс». Я не знал, но к тому моменту Майкл провел 866 матчей подряд, когда он набирал больше 10 очков. Мы уступали 25. Когда я вернулся в раздевалку, то пресс-атташе мне говорит: «Майкл набрал шесть очков, его серия прервалась». «Почему же ты мне не сказал? Я бы оставил его на площадке». Потом мне пришлось разговаривать с журналистами: «Что Майкл думает по этому поводу?»

Рядом с тренером в автобусе никогда никто не садится. Когда Джордан вошел в автобус, он подошел ко мне и сказал: «А ну подвинься». Он сел рядом, посмотрел на меня и задал один единственный вопрос: «Как ты думаешь, я все еще могу играть?» Я ответил: «Конечно, именно поэтому я здесь. Майкл, я просто посчитал, что игра уже сделана и что не нужно ставить тебя обратно. Надеюсь, что эта серия не так много для тебя значила, учитывая все твои регалии. Он сказал: «По фигу на серию. Но если ты собираешь быть моим тренером, ты должен верить, что я могу играть». «Майкл, я стопроцентно верю в тебя. Именно поэтому я здесь. Именно поэтому я пытаюсь построить здесь что-то». Он сказал, что я все сделал правильно. Мы улетели домой в Вашингтон. В Вашингтоне мы жили в одном доме. Мы приехали где-то в 3.30 утра. Я дал парням выходной. Утром моя жена отправилась в тренажерный зал и наткнулась там на Джордана, который работал с Тимом Гровером – это было в 7.30. Она говорила, что Майкл как одержимый работал с весом.

На следующий день у нас игра. Майкл три раза подряд получает мяч в усах и трижды забивает. За две минуты до конца мы вели 20 очков. Я снял его с игры: 51 очко – после того как он набрал только шесть. Через два дня он набрал 45. Затем мы играли с «Буллс», и Майклу не хватало 25 очков до 30 тысяч. Против него защищался Рон Артест – он нарушил правила, и Майкл реализовал оба штрафных и выбил 30 тысяч. Рон Артест подошел к судейскому столику и начал лупить его в ярости. Помню, я пошел в свой кабинет и думал, что не видел ничего подобного.

Затем мы проиграли несколько матчей. И снова летели 25 очков. А следующая игра у нас была в Чикаго, первая после его возвращения. Я беру тайм-аут и собираюсь снять его. И тут он говорит: «Никогда не говори мне, что мы не можем проиграть матч, когда я на площадке». Я хочу дать ему отдых перед важной для него игрой, а он требует никогда его не менять!

Через пару недель после этого мы играли с «Торонто». Винс Картер разыгрался в первой половине. Майкл просит поставить его против него. К большому перерыву мы подравнялись. Майкл зашел потом в раздевалку и говорит: «Дуг, мы выиграем. Все кончено. Винс только что попросил у меня номер телефона». Мы вышли и победили».