НБА нашего детства. Ник Ван Эксель

Вспоминаем засранца, который ничего не боялся.

21 января 1995-го. Бостон-Гарден. Привычное ощущение безнадеги, неизменно присутствующее на этой арене: даже когда «Лейкерс» здесь побеждают, нет эйфории, хочется вместе с командой скрыться в подтрибунном помещении (как тогда, после трехи Мэджика Джонсона) и забыть обо всем. Только на этот раз «Лейкерс» проигрывают (117:118). 2,4 секунды до конца. Все кончено. Взгляд упирается в болотистую зелень паркета. Никаких особенных надежд нет. Как нет и боли разочарования. Это уже совсем не те «Лейкерс»: лучшим снайпером здесь является недавний резервист «Финикса», пятые колеса команды Мэджика – теперь фундамент передней линии, а тренер как бы и не тренер вовсе. «Зеленые» еще хуже, но от этого не намного легче. Прошлый сезон оказался худшим в истории команды и обернулся непопаданием в плей-офф, так что и сейчас все понятно: все кончено. Победа казалась такой близкой, но потом второгодка Ван Эксель потерял мяч за 8 секунд до конца.

У «Лейкерс» не получается ввести мяч в игру с первого раза – Дел Харрис берет второй тайм-аут и меняет пасующего. Но все остальное отзывается бесконечным скепсисом: никаких взаимодействий, хитроумных комбинаций и прочего – ближе всех стоящий к мячу Ник Ван Эксель делает шаг вперед, отскакивает назад, получает мяч и бросает фонарь через двоих. Зрители остаются абсолютно спокойными, игроки группируются на подборе, определить место завершения безумнейшей параболы не представляется возможным – мяч поднимается так высоко, что чуть ли не вылезает за пределы телевизионной картинки. ЧПОК! “It went in”!

На общем фоне неверия в происходящее, замерших перед непредсказуемостью игроков в белом и неприятной тишины разворачивается еще одна довольно нелепая сцена. Молодые «Лейкерс» неуклюже пытаются праздновать знаковое событие: “Ye, baby” от почти плачущего Ника (еще секунды назад он пытался делать вид, что кладет такие мячи каждый день), объятия Владе Диваца, попытки качать героя, его торжественный пронос на руках Энтони Пилера и дружеский подзатыльник.

Эйфории по-прежнему нет. Кто-то из комментаторов бросает слово «чудо», но это совсем не то. Чудо-броски – это что-то, на что надеешься в самой-самой глубине души, что рождается из электричества зала или металогики игры, что сводит с ума или опустошает. А тот нелепый странный «чпок» родился из ничего и по эффекту был подобен камешку, упавшему на гладь воды: через три секунды осталось только вот это неловкое “Ye, baby” и еле приметное облегчение. Отличить уходящих вместе в раздевалки «Селтикс» и «Лейкерс» невозможно.

Лишь несколько лет спустя стало понятно, что с этого началась совершенно новая эпоха в истории клуба. Разочарование, поселившееся вместе с той самой пресс-конференцией Мэджика Джонсона, не то чтобы испарилось – с ним как-то свыклись и научились жить. Смирились с тем, что «Шоутайм» остался в прошлом, что на паркет выходят не живые легенды, а обычные люди, проблемы которых порой перевешивают их таланты. Неожиданно убедились, что «Лейкерс» – это не только Карим и Мэджик, Пэт Райли и Джерри Басс, а явление само по себе. И удивительно быстро полюбили вот эту необычную, вроде бы неказистую, но вполне самобытную команду. Ее никогда не начнут переоценивать. Никогда не будут требовать слишком многого. Никогда не будут ей хвастаться.

Зато избалованные болельщики «Лейкерс» откроют для себя удовольствие от роли «андердога». От претендентов на титул всегда ждут чего-то конкретного и почти всегда разочаровываются – здесь же ожидания были заниженными, а потому чуть ли не каждый выигранный матч становился выдающимся.

И никогда больше не появлялась мысль «все кончено». От тех «Лейкерс» всегда можно было ждать всего что угодно.

***

9 апреля 1996-го, McNichols Sports Arena. Пик ожиданий и сверхважная игра в Денвере материализуются в квинтэссенцию «всего что угодно».

У «Лейкерс» по-прежнему нет доминирующего центрового, звезды или интересной системы, но внутренний ажиотаж нарастает. Они были во втором раунде в 95-м и в новом сезоне набрали хороший ход. Настолько хороший, что Ник Ван Эксель (и подавший ему идею Майкл Джордан) спродюссировал сенсационное возвращение: главный игрок в истории клуба вновь появляется в составе, но не в качестве первой звезды или спасителя, а именно в качестве того ингредиента, которого вполне может не хватать непредсказуемой бригаде. «Лейкерс» идут четвертыми, но борются с «Джаз» за третье место – и возможность избежать «Хьюстон» в первом раунде. Мэджик Джонсон – не суперзвезда и лучший разыгрывающий НБА, а тот, кто должен закрыть дырку на позиции 4-го номера.

В итоге оказывается, что ожидания (самих игроков) взрывают команду изнутри. Ван Эксель ссорится с Джонсоном, который перетягивает одеяло на себя, Джонсон с непониманием относится ко многим решениям Харриса, и все рушится в водовороте эмоционального шторма – проводником, как обычно, становится вздорный разыгрывающий.

Суперважный матч с «Денвером». Дел Харрис берет тайм-аут, но Ник не спешит покидать площадку: он останавливается у судейского столика, чтобы донести до Рона Гарретсона мысли по поводу игнорирования нарушений на Седрике Себаллосе.

Технический.

Недоумение.

– Иди отсюда, умник.

– ***нный карлик.

Второй технический.

На сей раз недоумение выражается в виде локтя, отправившего незадачливого арбитра в партер.

Ван Экселя быстро уводят, шлагбаум Мэджика останавливает настроившегося на хорошую перепалку Гарретсона, а смятение, заметное и на лицах игроков, и на гнетущей атмосфере раздевалки, где понурый Джонсон говорит о «недопустимости…», очень точно отражает то ощущение красной кнопки самоуничтожения, нажатой в тот день. Дальше будут третья по продолжительности дисквалификация и погружение в тотальный хаос: под пинки Оладжувона они выйдут уже в обстановке рушащихся вокруг стен, шатающихся колонн и осыпающейся штукатурки. Обо всем, что было до удаления, о мечте и дерзком шансе уломать баскетбольных богов будет забыто – теперь лишь прощание Мэджика с баскетболом, по своей воле, скрашивает историю с бомбой замедленного действия.

***

Не сказать, что бы это стало сюрпризом для кого-либо сюрпризом. Таланты Ван Экселя были так же неоспоримы, как и неизменно опережающая его репутация редкостного говнюка. Еще на драфте Джерри Уэст собирался брать ярчайшего плеймейкера под 12-м номером, но решил, что это чересчур рискованно – когда тот скатился до второго раунда, это уже была судьба. Довольно быстро станет ясно, что низкий пик – главная удача в жизни разыгрывающего, которому необходимо доказывать всем окружающим, что они ошибаются на его счет. Коротышка словно бы перед каждой игрой проверял список тех клубов, которые посмели пройти мимо него, и выходил с желанием отомстить. Именно поэтому Джордж Карл стал, наверное, главным мотиватором для Ван Экселя, а его ставящий совсем другие цели «Сиэтл» – любимым клиентом «Лейкерс»ev .

Образ Ника складывался по крупицам, но для всех, кто следил за ним, был вполне понятен. Детство на улице. Мать-одиночка. Постоянно повторяющийся мотив тотального недоверия к окружающим: он вспоминал и вспоминал, как отец приглашал его к себе в Атланту и обещал, что в аэропорту его ждет билет – но ничего подобного не было. Драки в колледже, которых было слишком много, чтобы списывать все на стечение обстоятельств. Обращение в полицию придушенной им девушки. Плохие оценки, помешавшие попасть в университет сразу после школы. Неудавшаяся попытка ограбить соседей по общежитию. Постоянно проявляющаяся неуправляемость, которую перестал отрицать даже его тренер. Когда Ван Эксель не смог прилететь на просмотр в Шарлотт, пропустив сразу два рейса, все части пазла сложились в весьма красноречивую картину. Хотя сам-то он продолжал уверять, что все дело в его грозном облике, сбивающем с толку тех, кто его плохо знает (в 14 лет он заснул за рулем теткиной машины и повстречался с придорожным деревом).

Но диагнозом стала другая встреча – с Джорджем Карлом, прославившая Ван Экселя на всю лигу.

Во-первых, он сразу же объяснил Карлу свои взгляды на тренерскую работу. Когда специалист пришел на встречу в гостинице в кепке «Тар Хилс», Ван Эксель в пух и прах разбил Дина Смита, не соответствующего, по его мнению, уровню игроков, а затем отправился в номер и появился оттуда в кепке Дьюка. (Экспертом он стал после того, как проиграл Северной Каролине в 93-м).

Во-вторых, во время тренировочных занятий ленился настолько, что умудрился пробежать кроссы медленнее центровых. (Решил, что, раз у «Соникс» есть Гэри Пэйтон, то и напрягаться ни к чему). После первой медленной попытки (1,08 минуты вместо стандартных для защитников 50-55 секунд) Карл пытался его подбодрить, пообещав рассказать о его подвигах по всей лиге – Ван Эксель выдал демонстративные 1,20.

Карл-то сдержал обещание, разрекламировав «худшего проспекта» по всей лиге, но расплачивался за это всю оставшуюся жизнь. Любимое американское “a chip on the shoulder”, то есть держащая в постоянном напряжении необходимость обосновывать свою состоятельность – суть неспокойного и полного потрясений и конфликтов пути разыгрывающего в НБА.

Его ассоциировали с бьющей через край неуступчивостью, заоблачными амбициями и патологической твердолобостью, но на самом деле Ван Экселя отличали, скорее, радикальная воинственность и нежелание подчиняться кому бы то ни было.

Воинственность (и органически связанное с ней искусство трэштока) выливалась в конфликты со всем миром: он критиковал Кобе Брайанта за эгоистичность, а Шака за недостаток желания еще до того, как это стало модным; собирался судиться с лигой во время локаута; протестовал и требовал обмена, оказываясь в командах, влачащих печальное существование; поднял старую тему в неожиданном ракурсе, когда заявил, что лига поощряет уличные замашки Джейсона Уильямса, потому что он белый, но неодобрительно относится к тем же приемам у приличных ребят.

Из нежелания подчиняться вырос целый сериал «Укрощение строптивого», в качестве совершенно нежелательного героя которого себя обнаружил Дел Харрис.

«Харрис указывал на плохие решения, которые принимал Ник, а тот попросил его отвалить. Тренер подошел к Ван Экселю, толкнул его и сказал: «Что ты, *****, мне тут п*****ь?

– Не смей, *****, трогать меня своими руками, ******.

– Да я надеру твою *****ую говнистую задницу. *****уй с моей тренировки.

Вряд ли кто-то мог подумать, что такой почтенный седовласый господин может себя так вести».

…

Эта трогательная история, которую Шак описывает в своей первой книге, была лишь крошечным эпизодом из бурных взаимоотношений тренера и «проводника его идей». Ван Эксель отказывался выходить на площадку, успев обидеться на тренера за большой перерыв, передерживал мяч и убивал команду плохими бросками, негодовал, когда происходило что-то, что шло вразрез с его мнением. Харрис терпел, уговаривал, разочаровывался, давал себя убедить, снова разочаровывался, верил в то, что человек априори добр, и опять разочаровывался. В итоге терпение тренера даже взяло верх: Ван Эксель даже преодолел свое недоверие к людям, когда специалист настоял на том, чтобы «Даллас», где он работал ассистентом, выменял разыгрывающего – это было после скандального ухода из «Лейкерс», после растиражированного нежелания пожимать Харрису руку, после того, как все мосты были уже сожжены. Но на определяющем отрезке карьеры Ван Экселя проблемы с субординацией сказались решающими:

В 94-м он – вопреки всем правилам (запрещающим участие в несанкционированных лигой мероприятиях) – сыграл за свой университет в товарищеском матче со сборной России. Жест был настолько красив (Ван Эксель оплатил билеты для некоторых партнеров и пожертвовал 100 тысяч колледжу), что наказание вышло символическим, а во фразе Уэста «это маленький засранец больше меня не боится» слышалось даже какое-то одобрение.

В 98-м Ван Эксель проявился во всей красе. В 4-м матче серии с «Ютой» они с Харрисом устроили перебранку на глазах у всех после того, как тренер отчаялся докричаться до разыгрывающего и в итоге убрал его с площадки. В 5-м матче решающий бросок уже совершал Кобе Брайант (чем окончательно вывел Ника из себя), а Ван Эксель отправился паковать вещи – Уэст все же сдержал обещание отправить его «куда-нибудь далеко, где грустно и холодно», даже несмотря на то, что «Лейкерс» не смогли получить за своего лидера ничего путного.

Самое парадоксальное – то, что все это никому не мешало не обращать внимания на все лишнее, что окружало баскетбол Ван Экселя. «Главное – в баскетбол нужно играть со вкусом, а у него этот вкус, конечно, есть», – всегда повторял Джерри Уэст. И это чувствовали все – Ник всегда старался забыть об этом, но на самом деле Джордж Карл отчаянно пытался подняться на драфте, чтобы иметь возможность наслаждаться вздорным характером маленького бунтаря на ежедневной основе.

***

16 мая 1995-го, Alamadome.

85:88, 12 секунд до конца, но «Лейкерс» уже никто не спешит списывать: любая сверхсложная ситуация разрешается чудодейственным ключом под названием «Ник Ван Эксель». «Сперс» мажут и бегут защищаться, Себаллос отдает мяч разыгрывающему и ждет указаний – логика подсказывает, что нужно разыгрывать мяч до сирены. Мало кто удивляется тому, что следует немедленный бросок через руки – весь плей-офф «Лейкерс» проходят под упоительный гимн возведенный в абсолют смелости.

Сетка слегка вздрагивает, а Ван Эксель отправляется на скамейку с чувством выполненного долга. (После этого никто не вспомнит, что до последней минуты он промазал все пять трехочковых попыток).

95:96, 18 секунд до конца овертайма, и все показывает его правоту: Ник играет по науке внутрь на Элдена Кэмпбелла, но тот не забивает. Отскок оказывается у разыгрывающего, и он уже не задумывается – сумасшедшее попадание в прыжке и бесконечные круги по паркету. Состояние полнейшей экзальтации мешает устоять на месте и сбивает все наносное – он даже забывает об излюбленном праздновании в виде имитации боксерского поединка и вспомнит о нем лишь в раздевалке: «Жаль, конечно, надо было сделать его – я же вырубил их одним ударом».

Где-то вдалеке слышался бой часов (счет стал 2-3, а Дэвид Робинсон по-прежнему повергал в ужас), но это не казалось обычной историей про золушку. Скорее, каким-то симпатичным бунтом индивидуальности, проникновенной декларацией «гангстерского баскетбола», который благодаря тем победам, тому невероятному походу и материализации мечты сделал Ван Экселя в каком-то роде пионером. Сейчас уже никого не удивишь полукриминальными типажами, запоминающимися эпатажными выходками и безумными мячами. Но тогда это смотрелось иначе, особенно на примере Ника, для которого этот стиль (игры и жизни) являлся органичным настолько, что обе эти части сплетались в единое целое. Его конфликт с тренером вытекал из конфликта с отцом. Критическое отношение к партнерам отзывалось голосом улиц, где не терпят слабость и не дают поблажек. Нежелание подчиняться правилам ассоциировалось с непокорностью дикого животного, жаждущего свободы.

«Ник – это Ник. Моя мама всегда учила меня: «Не позволяй никому себе мешать, когда ты пытаешься сделать что-то важное», – Ван Эксель ворвался в Форум ярчайшей вспышкой и с течением времени пленил всех ни хладнокровием, ни бунтарским духом, ни фонтанирующей энергетикой, ни безумными «трехами», а вот этим пронизывающим все видением какой-то своей цели и планомерным движением к ней. То, что этот радикальный и идущий вразрез со всеми баскетбольными устоями путь обречен, было понятно изначально. И уже жертвуя пиком второго раунда, Джерри Уэст в глубине души наверняка осознавал, что обуздать эту силу природы будет практически невозможно. Но 90-е были временем, когда цель (в виде титула) всегда была овеяна мистической дымкой и дороги, ведущие к ней, никогда не предполагали однозначной линейности. Процесс был более важен, чем итоговый результат, и в этом смысле история Ника Ван Экселя подарила опыт чего-то необыкновенного – предчувствия чуда, которого не могло и не должно было быть.

Не самый худший вариант для маленького засранца, который ничего не боялся.

Источник: sports.ru